Репрессивная политика в СССР в конце 1920-х – начале 1930-х гг.: борьба с «вредительством»

Здесь представлена работа в номинации «Переломные точки русской истории» конкурса «Наследие предков – молодым» 2019-2020 гг. Автор – Мария Зеленина. Подробнее о конкурсе: https://vk.com/vrn_nasledie. 

Тема репрессивной политики в эпоху сталинизма является одной из самых идеологизированных и одновременно наиболее многоаспектных в истории СССР. Попытки проанализировать происходившие события с разных точек зрения встречали и встречают до сих пор серьезные затруднения, так как сформированные взгляды на сталинский период как на эпоху насилия давно вышли за рамки истории, создав подчиненный идеологии «черный миф» об этом времени. Данное противоречие показывает необходимость дальнейшего исследования острых и контрадикторных событий, вызывающих интерес не только в научном сообществе, но и в массовом сознании. Противоречивые трактовки собственного прошлого заставляют вновь и вновь обращаться к уже известным фактам, однако отношение к ним с течением времени видоизменяется в зависимости от различных внешних и внутренних факторов. Однако, в настоящее время у исследователей появляется возможность опираться на большее количество источников, изучить и, в поисках истины, возможно, опровергнуть разные мнения и суждения по исследуемой проблеме. Таким образом, необходимо выделить основные представления о сталинских репрессиях и рассмотреть их с фактической стороны, что позволит преодолеть однобокое видение политических процессов в рассматриваемый период.

Репрессивная политика активизируется в конце 1920-х гг., когда в политическом аппарате партии шла борьба сталинской группировки с оппозицией – «правыми коммунистами» Н.И. Бухариным, А.И. Рыковым, М.П. Томским, С.И. Сырцовым. Борьба в руководстве партии действительно велась, о чем свидетельствует В.М. Молотов: «…В 20-е годы и в начале 30-х шла открытая, в печати, борьба идейного порядка, борьба пером, но без конца вести эту борьбу – это же за счет государства, за счет рабочего класс, сколько можно! Если пожалеть рабочий класс – люди трудятся и хотят улучшить свое положение, а мы продолжаем все время схватки и борьбу наверху и в печати – это, знаете ли, опаснейшее дело!»¹. Именно в контексте политического противостояния и усиления общей напряженности в стране репрессии начинают использоваться как инструмент борьбы за власть.

Начальный этап репрессивной политики был связан с борьбой против «вредителей» – технической интеллигенции, скептически относившейся к новой власти. В 1920-е гг. на фабриках и заводах, в ведомствах и наркоматах работало большое количество старых инженеров, экспертов, учёных. Многие из них до утверждения у власти большевиков входили в различные партии – меньшевиков, эсеров, кадетов. Эти специалисты имели хорошее образование и довольно большой опыт практической работы. Имея принципиальные политические разногласия с правящей партией большевиков и, отдавая предпочтения прежде всего «правым коммунистам», они, тем не менее, возлагали большие надежды на НЭП, проделав много работы для экономического возрождения страны.

Когда сталинская группировка начала борьбу с «правыми», одной их первых её жертв стали старые специалисты. Начиная с шахтинского процесса 1928 г. значительная часть специалистов-горняков из Донбасса была обвинена во «вредительстве» и осуждена: «Это дело приобрело явно общесоюзное значение, так как вскрыло новые формы и новые методы борьбы буржуазной контрреволюции против пролетарского государства, против социалистической индустриализации… Обнаружение контрреволюционного заговора в Донбассе, как и ряд других фактов экономического вредительства, саботажа и пр., свидетельствует о том, какие исключительные трудности приходится преодолевать пролетариату в деле строительства социализма»². Руководство Донбасской угольной промышленности, 53 специалиста, оказалось виновно в шпионской деятельности, в попытках вредительства государству и саботаже. По итогам показательного процесса, проходившего в московском Доме Союзов, несколько человек были расстреляны, 4 оправданы, остальные получили тюремный срок от 1 до 10 лет.  Арестовав «буржуазных специалистов», сталинское руководство не только переложило на них вину за многочисленные провалы в экономической сфере и резкое снижение уровня жизни населения, вызванные политикой коллективизации и форсированной индустриализации, но и скомпрометировало группировку «правых» связями с «вредителями».

«Шахтинское дело» 1928 г. является показателем нового политического вектора, целью которого стала окончательная ликвидация остатков «буржуазных традиций». Публикации материалов о Шахтинском процессе появились сразу же после его окончания. Это вызвало большой резонанс в обществе, и, по мнению многих исследователей, «служило прикладным пропагандистским целям, являясь продолжением сопровождавшей процесс идеологической кампании»³.

Для фабрикации дела о разветвленной сети контрреволюционных вредителей, ОГПУ с лета 1930 г. начало аресты крупных специалистов из центральных хозяйственных ведомств. В основном это были широко известные ученые и эксперты, игравшие заметную роль в годы НЭПа. «Так, профессор Н.Д. Кондратьев, бывший эсер, товарищ министра продовольствия во Временном правительстве, работал в советских сельскохозяйственных органах, профессора Н.П. Макаров и А.В. Чаянов занимали должности в Наркомате земледелия РСФСР, профессор Л.Н. Юровский был членом коллегии Наркомата финансов, профессор П.А. Садырин, бывший член ЦК партии народной свободы, входил в правление Госбанка СССР. Опытный статистик-экономист В.Г. Громан, до 1921 года меньшевик, работал в Госплане СССР»⁴.

Усилиями ОГПУ были подготовлены материалы о существовании сети связанных между собой антисоветских организаций, которые якобы объединялись в «Трудовую крестьянскую партию» под председательством экономиста-аграрника Кондратьева и «Промпартию» под руководством профессора Рамзина. Кроме показаний о подготовке свержения советского правительства, связях с иностранными антибольшевистскими организациями и спецслужбами, у подозреваемых и арестованных выпытывали признания о взаимодействиях с «правыми». Такие контакты действительно существовали, и таким образом разрабатывалась версия моральной ответственности «правых» за деятельность «вредителей».

По утверждению ОГПУ, только в Москве «ТКП» имела девять основных подпольных групп, также значительное число организаций было образовано на местах, особенно в системе сельского хозяйства, среди бывших эсеров. Помимо лиц, обвиненных в руководстве партией, также были осуждены члены «региональных» организаций партии. Судебный процесс над «ТКП», как считают многие исследователи⁵, «показал разногласия внутри ВКП(б) о курсе социально-экономической политики, обозначенные Сталиным как «план партии» и «план Бухарина». В первом – ключом реконструкции сельского хозяйства определялся форсированный темп индустриализации, во втором – развитие индивидуального крестьянского хозяйства. Аресты по делу «ТКП» начались через две недели после завершения XVI съезда партии, который отверг предложения «правых уклонистов» о снижении темпов индустриализации»⁶.

Интересен тот факт, что показаниями арестованных был скомпрометирован М.И. Калинин. Н.Д. Кондратьев рассказал на допросе о своих встречах с Калининым и назвал его в числе тех лиц, беседы с которыми позволяли «вредителям» получать информацию о политическом положении в стране. Однако эта информация была воспринята Сталиным в другом ключе: «Что Калинин грешен, – писал Сталин Молотову – в этом не может быть сомнения. Всё, что сообщено о Калинине в показаниях, – сущая правда. Обо всём этом надо обязательно осведомить ЦК, чтобы Калинину впредь неповадно было путаться с пройдохами»⁷. 2 сентября 1930 г. в письме к Молотову Сталин комментировал эту проблему так: «Насчет привлечения к ответу коммунистов, помогавших громан-кондратиевым, согласен, но как быть тогда с Рыковым (который бесспорно помогал им) и Калининым (которого явным образом впутал в это «дело» подлец-Теодорович)? Надо подумать об этом»⁸. Можно сделать вывод, что не Калинин интересовал Сталина в первую очередь, а возможность с помощью арестов устрашить верных, но колеблющихся в выборе курса партийных и государственных деятелей. Молотов в беседах с Чуевым говорил о том, что у Калинина были хорошие отношения со Сталиным: «Калинин больше был для народа… И был предан Сталину. Он был особенно близок для крестьянства, поскольку для крестьянства других большевиков не было. Он хороший был, безусловно. Качало его немножко вправо, но он от нас старался не отбиваться»⁹.

Таким образом, с одной стороны, фабрикация дел и аресты старых специалистов необходимы были для того, чтобы окончательно искоренить буржуазные традиции и избавиться от «правых уклонистов». Однако и этих мероприятий оказалось недостаточно, поэтому в ОГПУ стали разрабатывать другой «след» – прямой причастности партийных оппозиционеров к деятельности «подпольных партий» и их «террористическим планам».

В ОГПУ были сфабрикованы показания о «террористических планах» «Промышленной партии», в также некоторых сторонниках «правого уклона». Соответственно на руководителей «правых», прежде всего на Н.И. Бухарина, возлагалась моральная ответственность за поощрение «терроризма». Однако, «террористы» из «Промпартии» получили сравнительно небольшие сроки заключения, а многие вскоре были амнистированы. Возможно, так произошло потому, что Бухарин в ноябре 1930 г. опубликовал в «Правде» заявление, в котором признал правильность решений XVI съезда ВКП(б), осудил всякую фракционную работу и попытки скрытой борьбы с партийным руководством.

Ещё одно дело начала 1930-х гг., направленное на отстранение от руководящих должностей неугодных сталинской группировке специалистов, получило название «Союзное бюро меньшевиков». Арестованные, многие из которых занимали видное положение в советских хозяйственных структурах, обвинялись в оппозиционных настроениях, «в поддержании контактов с антисоветскими силами за рубежом, в организации вредительства в народном хозяйстве, и в подготовке свержения советской власти»¹⁰. Также «Союзное бюро» обвинялось в связях с Промпартией и с ТКП. На организованный открытый судебный процесс по этому делу были «выведены» 14 человек из числа бывших меньшевиков, хотя трое из них никогда не состояли в рядах этой партии, а остальные вышли из неё еще в начале 1920-х. Все участники процесса были осуждены на 5 или 10 лет лишения свободы¹¹.

В 1990-е годы, в связи с рассекречиванием архивных документов, исследователями был сделан вывод, что и этот процесс был сфабрикован ОГПУ. Один из обвиняемых, которому удалось избежать наказания, позже описывал, как готовился судебный процесс. «Первое организационное заседание «Союзного бюро меньшевиков» состоялось в кабинете следователя ОГПУ, где все проходившие по этому процессу впервые увиделись и познакомились. Здесь же было отрепетировано поведение на суде»¹². Одному из арестованных, М.П. Якубовичу, генеральный государственный обвинитель Н.В. Крыленко сообщил: «Я не сомневаюсь в том, что вы лично ни в чем не виноваты. Мы оба выполняем свой долг перед партией. Я вас считал и буду считать коммунистом. Я буду обвинителем на процессе. Вы будете подтверждать данные на следствии показания. Это наш с вами партийный долг…»¹³.

Однако другие исследователи, опираясь на архивные документы, описывают более жестокие методы следствия. Например, А.В. Шубин ¹⁴ приводит письмо М.П. Якубовича, направленное в мае 1967 года Генеральному прокурору СССР, в котором он рассказал о методах следствия: «Показания его и ряда других обвиняемых были получены вследствие физического воздействия: избиений, удушений, отправки в карцер в холодную или жаркую погоду, лишение сна»¹⁵. В.Н. Уйманов¹⁶ обратил внимание на тот факт, что большинство участников названных «контрреволюционных» организаций относились к числу тех, кого в те годы было принято называть «спецами» и к которым проявлялось особое внимание со стороны руководства страны и её карательных органов.

После анализа фактов из архивных документов становится очевидным факт фальсификации дел 1929-1931 гг. Однако, открытым остаётся вопрос о том, зачем понадобилось их фальсифицировать, жертвуя хорошими специалистами? По мнению Хлевнюка О.В., «фабрикация дел о «террористических организациях», к которым якобы были причастны партийные оппозиционеры, была своеобразной репетицией политических процессов 1935-1938 гг. Все провокации и «разоблачения» этого периода преследовали сравнительно скромные цели: «создать условия для окончательного подавления оппозиции, запугать всех недовольных и колеблющихся»¹⁷.

Таким образом, современные представления о рассматриваемом периоде сталинских репрессий опираются на источники и рассекреченные архивные материалы. Историки, в большинстве своём, сходятся во мнении, что большинство обвинений в адрес специалистов были необоснованными, а судебные процессы сфабрикованы. Борьба с «вредителями» имела под собой политическую подоплеку: целью было скомпрометировать оппозицию и не допустить в массовом сознании мысли, что провалы в экономике – вина руководства СССР.

Список используемой литературы

1. Чуев Ф.И. Сто сорок бесед с Молотовым: из дневника Ф. Чуева. Москва, 1991. С. 302.
2. Шахтинское дело и практические задачи в деле борьбы с недостатками хозяйственного строительства (Резолюция по докладу т. Рыкова, принятая единогласно объединенным пленумом ЦК и ЦКК ВКП(б) 11 апреля 1928 г.) // Всесоюзная коммунистическая партия (б) в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898-1935) / отв. ред.: В. В. Адоратский, А. Н. Поскребышев, М. А. Савельев, И. П. Товстуха; Ин-т Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК ВКП(б). 5-е изд., испр. и доп. Москва, 1936. Т. Ч. II. 1925-1935. С. 277.
3. Шарапов С.В. Шахтинский судебный политический процесс 1928 года: итоги изучения // Вестник НГУ. Серия: История, филология. 2012. Том 11. Выпуск 8: История. С. 163.
4. Хлевнюк О.В. Политбюро: механизмы политической власти в 1930-е годы. Москва, 1996. С. 21.
5. Осташко Т.Н. Власть и интеллигенция: динамика взаимоотношений на рубеже 1920-1930-х гг. // Гуманитарные науки в Сибири. Серия: Отечественная история. №2. 1998. С. 20.
6. Осташко Т.Н. Власть и интеллигенция: динамика взаимоотношений на рубеже 1920-1930-х гг. // Гуманитарные науки в Сибири. Серия: Отечественная история. №2. 1998. С. 20.
7. Хлевнюк О.В. Политбюро: механизмы политической власти в 1930-е годы. Москва, 1996. С. 22.
8. Цит. по: Хлевнюк О.В. Политбюро: механизмы политической власти в 1930-е годы. Москва, 1996. С. 22.
9. Чуев Ф.И. Сто сорок бесед с Молотовым: из дневника Ф. Чуева. Москва, 1991. С. 270.
10. Уйманов В.Н. Процесс «Союзного бюро меньшевиков» и судьба меньшевика М. А. Валерианова-Броунштейна // Вестник Томского гос. ун-та. 2012. №355. С. 76.
11. Уйманов В.Н. Процесс «Союзного бюро меньшевиков» и судьба меньшевика М. А. Валерианова-Броунштейна // Вестник Томского гос. ун-та. 2012. №355. С. 76.
12. Прохорова Т.Г., Шамина В.Б. Театр и политика в советской и постсоветской России: формы интерактивного диалога // Учен. зап. Казан. ун-та. Сер. Гуманит. науки. 2014. №5. С. 304.
13. Меньшевистский процесс 1931 года: в 2 кн. – Москва, 1999. Кн. 2. С. 460.
14. Шубин А.В. 1937. Антитеррор Сталина / А.В. Шубин. Москва, 2010. 227 с.
15. Шубин А.В. 1937. Антитеррор Сталина / А.В. Шубин. Москва, 2010. С. 15.
16. Уйманов В.Н. Процесс «Союзного бюро меньшевиков» и судьба меньшевика М. А. Валерианова-Броунштейна // Вестник Томского гос. ун-та. 2012. №355. С. 76-82.
17. Хлевнюк О.В. Политбюро: механизмы политической власти в 1930-е годы. Москва, 1996. С. 24.