Круглый стол «Советские военнопленные в Германии 1941-1945. Плен и возвращение»

24 января в Воронежском институте высоких технологий состоялся круглый стол на тему «Советские военнопленные в Германии 1941-1945. Плен и возвращение», на котором выступили два специалиста, занимающихся данной темой: Д. Стратиевский, представитель организации «Контакты-Kontakte» (г. Берлин, ФРГ), и М. Вилков (фонд «Историческая память»).

Среди большого количества новой и интересной информации докладчики постоянно подчеркивали «бесчеловечность сталинского режима» – но это не должно нас удивлять: в нашей стране, где по конституции запрещена официальная идеология, подобные заявления уже четверть века носят обязательный характер (особенно если ты работаешь в тесно связанных с зарубежными партнёрами структурах) – совсем как цитаты из классиков марксизма-ленинизма в докладах советской эпохи!

Однако, если вспомнить нашу историю несколько дальше последних ста лет, то можно убедиться, что отрицательное отношение к плену – составная часть нашей культуры. Главные герои попадают в плен в «Слове о полку Игореве», «Кавказском пленнике» Толстого, в «Судьбе человека» Шолохова – но во всех произведениях герои совершают побег из плена, а в «Кавказском пленнике» и вовсе противопоставляются сбежавший Жилин и оставшийся в плену в ожидании выкупа Костылин. Таким образом, плен не был постыдным делом – постыдно было не пытаться бежать из плена и полным бесчестьем считался добровольный переход на сторону противника и сотрудничество с ним (здесь для иллюстрации можно вспомнить образ Андрея в «Тарасе Бульбе»). При этом наши предки старались в плен не сдаваться.

Царь-реформатор относился к сдаче в плен однозначно отрицательною. Принятый в 1716 г. «Артикул воинский» (устав русской армии) имел следующую статью: «Артикул 99. Который весьма к неприятелю перебежит, того имя к виселице прибито и оный, яко нарушитель присяги, шельмом и изменником публично объявлен имеет быть, и пожитки его забраны. И ежели он поиман будет, без всякой милости и процесса повесить его надлежит». Утвержденный Петром I в 1720 г. «Устав морской» имел 68-ю статью в 9-й главе («О боях с неприятелем»), где четко было сказано: «Такоже и те будут казнены смертию, которые похотят сдаться или иных к тому будут подговаривать, или знав оную измену о том не возвестят»[i].

25 мая 1734 г., время Войны за польское наследство, на Балтике капитан Петр (Пьер) Дефремери (Pierre De Frémery, француз, принятый на русскую службу в 1721 г.) сдал французам находившийся под его командованием фрегат «Митава», за что по уставу был приговорен к смертной казни, но приговор не успели привести в исполнение до начала новой войны, с Турцией, и Дефремери перевели на другой театр военных действий, дав персональный приказ: «Неприятелю, каков бы он не был, ни под каким видом не отдаваться и в корысть ему ничего не отдавать». 10 июля 1737 г. мортирный бот №1 (мортира и 4 пушки), которым командовал Дефремери, был настигнут и окружен в Азовском море турецким флотом из одного корабля и 30 галер. Дефремери приказал посадить бот на мель, высадил команду на берег, а сам остался на судне (с ним остались боцманмат Руднев и матрос). Когда неприятель сблизился, готовясь к абордажу, Дефремери дал залп из всех пушек, рассыпал на палубе порох и во время абордажа взорвал бот и погиб вместе с ним[ii].

22 мая 1788 г. русская 40-весельная 7-пушечная дуббель-шлюпка (фактически – канонерская лодка) под командованием капитана 2 ранга Христиана Ивановича Остен-Сакена была перехвачена четырьмя турецкими кораблями. После боя с превосходящими силами противника капитан приказал уцелевшим членам экипажа спуститься в шлюпку, а сам в момент, когда турки сблизились и пошли на абордаж поджорвал свой корабль и сам погиб. За этот подвиг императрица Екатерина II даровала его семье поместье в Прибалтике, а через 100 лет в его честь был назван новейший минный крейсер черноморского флота – «Капитан Сакен».

Могут возразить, что это были не русские по своему происхождению люди – но подобные подвиги в былые времена совершали люди и с привычными нашему слуху фамилиями. Например, во время Кавказской войны горцы атаковали Михайловское укрепление Черноморской береговой линии, 22 марта 1840 г. рядовой Архип Осипов взорвал пороховой погреб и погиб сам вместе с врагами. Он не имел семьи, которую можно было наградить (как в случае с Остен-Сакеном), поэтому император Николай I повелел навсегда сохранить имя его в списках 1-й роты Тенгинского полка, считая его «первым рядовым и на всех перекличках при спросе этого имени, первому за ним рядовому отвечать: «Погиб во славу русского оружия в укреплении Михайловском»» – так было положено начало традиции зачисления навечно в списки части, которая сохранилась по сей день. На месте укрепления после окончания той войны была основана станица, которая в 1889 г. стала селом и была переименована в Архипово-Осиповка – в честь героя.

26 февраля (10 марта) 1904 г. у Порт-Артура миноносец «Стерегущий» был перехвачен 4 японскими миноносцами и после 6-часового боя японцы попытались взять на буксир сильно поврежденный корабль, но (согласно официальной версии) оставшиеся на нем матросы В.Новиков и И.Бухарев затопили миноносец и погибли вместе с ним. 10 (23) мая 1911 г. в Александровском парке Санкт-Петербурга в присутствии императора Николая II был открыт памятник этим двум матросам.

А вот добровольная сдача в плен каралась весьма сурово. Как уже было сказано выше, при Анне Иоанновне капитана Дефремери приговорили к смерти за сдачу в плен вместе с кораблем, а через век история повторилась. 12 мая 1829 г. в ходе очередной русско-турецкой войны капитан 2 ранга Семен Михайлович Стройников, командуя 36-пушечным фрегатом «Рафаил», оказавшись из-за тумана в середине строя турецкой эскадры, спустил флаг и сдался туркам. После окончания войны экипаж был возвращен из Турции в Россию, где над офицерами состоялся суд, председательствовал в котором адмирал Грейг. Первоначально офицеры были приговорены к смертной казни, но затем приговор был смягчён: все офицеры, кроме одного мичмана (находившегося в момент сдачи в крюйт-камере и потому оправданного), были разжалованы в матросы, а капитан Стройников был лишён званий и наград, стал рядовым матросом и ещё ему было запрещено жениться, «дабы не иметь в России потомства труса и изменника».

Таким образом, суровое отношение к добровольно сдавшимся в плен и особенно запятнавшим себя сотрудничеством с врагом не было привезено в нашу страну «из Германии в пломбированном вагоне», а было высочайше утвержденной нормой и традицией на протяжении как минимум двух веков, что потом СССР унаследовал от Российской империи вместе с названием денежной единицы и Академией наук.

Теперь перейдём к самим докладам.

Дмитрий Стратиевский (организация «Контакты-Kontakte» (г. Берлин, ФРГ))

«Долгий путь домой. Фильтрация и репатриация советских военнопленных»

Количество советских солдат и офицеров, попавших в плен, в целом известно – данные колеблются от 4,5 млн. (по советским и российским данным) до 5,7 млн. (по немецким), из них погибло до 3,5 млн. чел. от голода, эпидемий, расстрелов, непосильного труда, отсутствия достаточного медицинского обслуживания. В СССР существовало четко укоренившееся отрицательное отношение к своим гражданам, попавшим в плен. Начало этому положил ещё Лев Троцкий, который формировал Красную Армию как большевистскую идеологическую структуру в соответствии с собственным мировоззрением. Движущей силой Красной Армии были не дисциплина и патриотические чувства, а идеологическая мотивация. Уже в октябре 1919 г. Троцкий подписал приказ [«уже»? Стоит вспомнить, что формирование Красной Армии началось в январе 1918 г., в июне 1918 г. служба стала обязательной – и только через полтора года народный комиссар по военным и морским делам Троцкий вдруг озаботился проблемой плена... – Е.К.], где плен трактовался в качестве преступления против мирового пролетариата и мировой революции. Большевистские догмы базировались на классовой солидарности и отрицали национальный и государственный аспект – и впервые советском праве был поставлен знак равенства между военнопленным и преступником. При Сталине это было ещё более ужесточено. В 1938 г. в СССР был принят новый уголовный кодекс – если прежние УК 1922 и 1926 г. предусматривали ответственность только для солдат, добровольно сдавшихся в плен и оставшихся за границей, то новая редакция статьи 193-й была сформулирована так, что преследованию мог подвергнуться любой гражданин СССР, побывавший во вражеском плену. [Здесь снова требуется уточнить, что никакого уголовного кодекса 1938 г. в природе не было: уголовный кодекс 1926 г. действовал вплоть до 1960-го и в этот период в него вносились дополнения (например, был отменен пункт о пособиях по безработице в связи с ликвидацией безработицы к 1930 году, отменено поражение в правах и т.п.). Статья 193.22 этого уголовного кодекса гласила: «Самовольное оставление поля сражения во время боя, сдача в плен, не вызывавшаяся боевой обстановкой, или отказ во время боя действовать оружием, а равно переход на сторону неприятеля, влекут за собой – высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества» и в дальнейшем не менялась. В уголовном кодексе 1960 г., составленном в разгар хрущевской «оттепели», статья 264 гласила: «Добровольная сдача в плен по трусости или малодушию - наказывается смертной казнью или лишением свободы сроком на пятнадцать лет.» - как мы видим, радикальных отличий с эпохой «сталинского террора» нет: в обоих случаях непросто доказать, что твой плен был «вызван боевой обстановкой» или не имел «трусости и малодушия»! - Е.К.]. Это создавало негативные предпосылки для оценки меры «вины» бывшего военнопленного.

В начале Великой Отечественной войны был принят ряд приказов и постановлений, носивших крайне репрессивный и нерациональный характер по отношению к попавшим в плен советским солдатам и офицерам. Противоречия создавали пространство для толкований, зачастую и для неправовых действий – насколько мы можем говорить о правосудии при Сталине. Знаменитые приказы № 227 от 28 июля и № 270 от 16 августа 1942 г. хотя и считаются жестокими, но всё же они систематизировали юридическую базу, регламентировавшую статус и положение советских военнопленных – оба они разграничивали сдачу в плен (добровольный характер) и пленение (объективный характер). Некоторая либерализация была связана не с гуманизмом, а продиктована суровой необходимостью и течением войны – во-первых, Москва в виду прямых и косвенных потерь столкнулась с проблемами с мобилизационным ресурсом; во-вторых, в ходе советского наступления под Москвой были освобождены тысячи военнопленных, которых можно и нужно было направить снова в армию, поэтому руководству страны пришлось переосмыслить свое отношение к пленным советским гражданам и организовать систему проверки для отделения виновных от невиновных. Приказом от 27 декабря 1941 г. впервые в советской истории была создана система сборно-пересыльных пунктов с целью проверки освобожденных из плена военнослужащих и выявления в их рядах «шпионов, изменников Родины и диверсантов». В тот же день был подписан приказ о создании сборно-пересыльных пунктов непосредственно в действующей армии. При этом сохранялось негативное отношение ко всем, попавшим в плен. К приказу за подписью Берия от января 1942 г. о проведении поверки в системе спецлагерей НКВД прилагался перечень рекомендуемого оснащения лагеря – сравнение этого перечня с перечнем оснащения лагеря для немецких военнопленных, утвержденного приказом от августа 1941 г., позволяет сделать вывод о том, что пленные немцы содержались в лучших условиях и получали лучшее снабжение, чем освобожденные из плена советские граждане.

Процесс проверки на конец 1942 г. выглядел следующим образом: все освобожденные проходили проверочно-фильтрационный лагерь (ПФЛ), если следователь в ходе проверки находил компрометирующие материалы, то подозреваемого направляли в спецлагерь. Согласно приказу от декабря 1941 г. должно было быть создано 70 ПФЛ на 10.000 человек каждый. До 15 января 1945 г. через систему ПФЛ прошли 355.000 освобожденных из плена, из них более 50.000 офицеров, т.е. около 90% освобожденных из плена советских военнопленных. Кроме того, в ходе крупных наступлений (например, под Сталинградом) отмечены случаи повторного включения освобожденных военнопленных в строй без предписанной проверки – по приказу старшего командного состава. В октябре 1944 г. Ставка верховного главнокомандования упростила проверку для «отдельных категорий бывших военнопленных призывного возраста, не совершивших преступлений». По этой схеме проходили проверку и офицеры, которые в короткие сроки были включены в состав резервных полков. Определенное количество рядовых, сержантов и старшин было уволено в запас, а часть из них была призвана в 1945 г.

По состоянию на 1 марта 1946 г. в СССР было репатриировано 4.200.000 советских граждан, из них 2.600.000 гражданских и 1.800.000 бывших военнопленных. Дальнейшая судьба военнопленных была определена следующим образом:

Возвращение к месту проживания – 18,31 %,

Призыв в армию – 42,82 %,

Призыв в рабочие батальоны – 22,37 %,

Передача органам безопасности («спецконтингент», по директиве НКВД от октября 1945 г.) – 14,69 %,

Пребывание в сборных пунктах либо пребывание в советских воинских частях за рубежом – 1,81 %.

Естественно, по поводу этих данных ведется большое количество дискуссий: какое количество советских военнопленных подверглись репрессиям в той или иной форме? Рабочие батальоны являлись скрытой формой принудительного труда – зарплаты там выплачивались, но вычитались суммы за еду, проживание и спецналог, что в итоге означало намного более низкую оплату труда. Они было ликвидированы в 1948 г. [Cправедливости ради стоит отметить, что принудительный труд в виде рабочих лагерей Управления общественных работ практиковался в США с 1935 года, т.е. без всякой войны, когда после вычетов за еду и проживание людям платили 5 долларов в месяц (около 90 современных долларов) за осушение малярийных болот и прочую тяжёлую физическую работу – тем не менее, советские рабочие батальоны – это для многих элемент «сталинского беззакония», а трудовые лагеря Рузвельта – элемент свободной и демократической страны – Е.К.]. Поэтому «спецконтингент» и рабочие батальоны в сумме дают 37% репрессированных советских военнопленных на 1 марта 1946 г. На 1 января 1946 г. в системе ГУЛаг находилось 126.000 бывших советских военнопленных.

Интересна судьба пленных генералов. Из 83 попавших в плен генералов либо приравненных к ним лиц, в СССР вернулись 57 человек, все они были проверены НКВД. 23 из них были приговорены к смерти по статье «измена Родине» (руководители РОА и КОНР Власов, Малышкин, Зверев и другие), 5 были приговорены к тюремным срокам от 10 до 15 лет, 30 продолжили службу в армии, в т.ч. и на руководящих постах – например, один из них командовал Одесским военным округом, другой был заместителем командующего Уральским военным округом. 29 бывших пленных генералов после войны были награждены орденами, 15 были в разное время реабилитированы.

Как проходил процесс репатриации? По мере перенесения боевых действий за пределы СССР, 23 октября 1944 г. Совет народных комиссаров СССР утвердил положение об уполномоченном СНК СССР по делам репатриации. Это управление просуществовало до 1 марта 1953 г., его возглавил генерал-полковник Филипп Голиков – бывший начальник ГРУ и бывший командующий Воронежским фронтом. Управление в своей деятельности было подотчетно НКВД и ЦК партии. Всего было подготовлено 58 объёмных докладов о ходе репатриации, а также Голиков дал интервью «Правде», где развенчивал слухи о том, что вернувшиеся в СССР военнопленные будут подвергнуты репрессиям, и оно было издано в виде листовки 3 млн. экземпляров. До окончания процесса репатриации издавался ряд газет для ожидавших возвращения на родину военнопленных – как для всех зон оккупации, так и для узников конкретных лагерей, ещё отдельная газета выходила во Франции. Если газеты выходили только на русском языке, то листовки печатались практически на всех языках народов СССР (в ГАРФе можно увидеть листовки на украинском, литовском, армянском и др.). Для бывших рядовых коллаборационистов и власовцев (они были отдельно упомянуты) была листовка, мотивировавшая к возвращению в СССР по принципу «вы один раз оступились – это плохо, но Родина ждёт». Таким образом, старались охватить все группы и подгруппы освобожденных советских военнопленных.

Советское командование настаивало на репатриации всех без исключения граждан СССР. Первое соглашение было заключено в октябре 1944 г. во время визита Черчилля и Идена в Москву. В феврале 1945 г. руководители СССР, Великобритании и США подписали документ о признании необходимости возвращения домой всех граждан СССР, в т.ч. и с применением насилия к уклоняющимся. В мае 1945 г. в немецком городе Галле встретились представители советского и союзнического командования и разработали конкретные меры по эффективной передаче советских граждан. Под давлением СССР США и Великобритания согласились на передачу всех советских граждан, включая как жителей СССР в границах на 17 сентября 1939 г., так и территорий, вошедших в состав нашей страны после этой даты. В июне 1945 г. такие же соглашения были подписаны с новыми правительствами Франции и Бельгии. Несмотря на заключенные договоры, наши западные союзники начали частично блокировать репатриацию и деятельность советских офицеров-пропагандистов в западной зоне оккупации, о чем свидетельствуют отчеты генуполномоченного:

«11 ноября 1944 г. К моменту отхода судна из Ливерпуля в Мурманск (31 октября) было установлено, что англичане не доставили на борт 280 советских граждан. Из 10.167, возвращающихся в Мурманск, прибыло 9.907 человек. Англичане не выдали 12 изменников Родины. Кроме того, английская сторона удерживает советских граждан литовской, латышской и эстонской национальности, а также родившихся на территории Западной Украины и Западной Белоруссии.

...

1 декабря 1944 г. Американцы принуждают наших людей в лагерях подписывать обязательства, что они уведомлены о возможном расстреле в случае повторного пленения. Это, вероятно, делается с целью понизить желание наших граждан возвращаться в СССР. Среди советских граждан в английской зоне оккупации проводится активная пропаганда с целью их привлечения к службе в польской армии. Из одного из лагерей было вывезено 115 лиц из Западной Украины, зарегистрированных в качестве «поляков». Эти действия сопровождались клеветническими антисоветскими измышлениями – якобы угрозой расстрела на родине. Затягиваение передачи наших граждан объясняется англичанами в качестве меры спасения жизни.

Агитация имеет действие в кругах малодушных граждан. В одном из лагерей 180 человек подали заявления об отказе от репатриации, в другом – 4 человека.»

К середине 1945 г. американцы, британцы и французы почти официально стали исключать «западников» (т.е. выходцев с территорий, присоединенных к СССР после 17 сентября 1939 г.) из списков реаптриируемых. В конце 1945 г. перестала проводиться выдача уроженцев западных областей, если те были осовбождены до подписания Ялтинских соглашений. Москва протестовала, но безрезультатно.

Генерал-майор Давыдов докладывал о посещении ряда сборных пунктов в Западнйо Германии:

«Швебиш Гмюнд. Из толпы слышны крики: «Что вы от нас хотите? Вы хотите забрать наши души? Знаем ваше НКВД! Вы нас повезете, а потом расстреляете!». Многие отказываются ехать. Бывшие военнопленные Повалов, Алексеевич и Каляк заявляют: «Мы боимся возвращаться. Вы думаете, что мы предатели. В СССР мы будем работать как рабы!

Мангейм. Украинцы (670 человек) и армяне (80 человек) забаррикадировались в здании и открыли огонь. Они кричали: «Мы не поедем! Если хотите – можете расстрелять нас здесь!»» .

В других отчетах также сообщается о драках и столкновениях с бывшими советскими военнопленными. В одной из ситуаций потребовалось даже применение танков расположенной неподалёку британской военной части – в архивах хранится соответствующий запрос советского командования к британцам с просьбой о привлечении техники.

Некоторые сообщения содержат информацию о случаях самоубийств непосредственно перед репатриацией. Нежелающие возвращаться прибегали к различным приёмам для избежания репатриации – покупались поддельные документы жителей Прибалтики или восточных районов Польши, совершались побеги из сборных пунктов или поездов. Мне известны случаи, когда не желавшие репатриироваться выходцы с Восточной Украины находили на карте Западной Украины деревню с таким же названием, как их родная (благо что совпадений было много), и выдавали себя за выходцев оттуда.

Значительную роль во всем этом играли антисоветские организации – Украинский Красный Крест, украинские католическая и униатская церкви, различные национальные комитеты: они оформляли подложные документы или свидетельства лиц без гражданства (свидетельство лица без гражданства стоило на черном рынке в конце 1945 г. 20 кг хлеба). Украинский демократический комитет передал в сентябре 1945 г. петицию на имя президента Трумэна с 700 подписей с просьбой помощь с прекращением репатриации. В петиции говорилось: «Мы боимся, потому что знаем большевистские методы».

Тем не менее, удельное количество не вернувшихся на родину советских военнопленных довольно низкое – Кривошеев пишет о более 180.000 человек, есть и более высокие цифры, но надо отметить, что речь идет о не вернувшихся и не прошедших проверку бывших военнопленных. Что это означает? Некоторые военнопленные пытались самостоятельно попасть в СССР в надежде избежать долгих фильтрационных мероприятий – они меняли место жительства и нанимались на стройки в азиатской части страны, большинство из них было выявлено до 1952 г. и это приводило к более жесткой проверке.

В заключение стоит рассказать о дискриминации бывших военнопленных. И те военнопленные, кто не вошёл в упомянутые выше 37%, подвергались ущемлению их гражданских прав. В анкете при поступлении на работу или в ВУЗ существовал пункт о пребывании в плену или на оккупированных территориях, вопрос о нахождении в плену часто задавался непосредственно на собеседовании при трудоустройстве, и если соискатель отвечал положительно, то это часто служило неформальной причиной отказа в устройстве на работу. Факт пребывания в плену фиксировался в военном билете. Бывшему военнопленному было сложно стать членом КПСС, а без этого в послесталинском СССР было сложно сделать карьеру [обычно это правило распространяют на весь советский период истории, забывая множество обратных примеров, имевших место при Сталине – например, беспартийный Леонид Александрович Говоров к концу 1941 г. стал начальником артиллерии Западного фронта и генерал-лейтенантом артиллерии (при этом в 1919 г. он сражался в рядах армии Колчака!), затем возглавил Ленинградскую группу войск этого фронта – и только потом был принят в партию – Е.К.]. Ряд профессий – учитель истории или преподаватель общественных дисциплин – считались идеологически значимыми и были закрыты для бывших военнопленных.

В обществе, особенно среди сверстников, побывавшие в плену участники войны сталкивались с настороженным, а то и презрительным отношением. В своих письмах они приводят высказывания, которые им приходилось слышать: «Я на фронте за родине кровь проливал, а ты в плену немецкий хлеб жрал и работал на фашистов» и т.п. И после распада СССР отмечены случаи отказа военнопленным во вступлении в советы ветеранов или умышленного затягивания этой процедуры. Однако, благодаря нишам брежневского СССР многим бывшим военнопленным удалось сделать блестящую карьеру. Я не буду называть имен многих известных актеров, писателей, режиссеров, побывавших в плену – в нашем архиве есть воспоминания Героев социалистического труда, делегатов партийных съездов, руководящих работников, главных врачей областных больниц и других людей, которых можно считать элитой СССР (хотя в то время такое слово не употреблялось), которые в молодости были в немецком плену и их руководству было об этом известно. При этом известны случаи, когда отделы кадров на местах проявляли излишнее рвение и увольняли кочегаров или машинистов тепловоза с соответствующим пунктом биографии, т.к. те якобы могли совершить диверсию.

Итоговый вывод: правовая база СССР, касательно попавших в плен граждан, до 1941 г. была предельно догматичной и идеологизированной, законодатель воспринимал бывшего военнопленного с точки зрения уголовного права под углом двух методик: угрозы наказания и самого наказания. Фактически, не проводилась четкая грань между добровольно сдавшимся в плен перебежчиком и попавшим в плен в силу непреодолимых обстоятельств. Затем это восприятие подверглось ревизии, и был разработан механизм проверки и репатриации бывших советских военнопленных который диктовался прагматизмом – скорейшей реинтеграцией мужчин в действующую армию, а затем и в трудовую деятельность. При этом система носила в себе все недостатки сталинистской модели [к сожалению, докладчик не уточнил, сталинстскую модель чего он имел в виду и что такое «сталинистский»; впрочем, рукопожатным людям это объяснять и не надо – Е.К.], в том числе излишняя подозрительность и возможность для следственного аппарата злоупотреблять своими служебными обязанностями – как для преследования бывших военнопленных, так и для ускорения их возвращения домой. Вернувшиеся домой бывшие военнопленные подвергались дискриминации со стороны как государства, так и отдельных лиц.

Спасибо за внимание!

Максим Вилков (фонд «Историческая память»)

«Советские военнопленные в российской исторической памяти»

Показанная Дмитрием система преследования советских военнопленных и неоднозначное к ним отношение вызвала такое же неоднозначное отношение и со стороны населения СССР, поэтому мы можем проследить данные тенденции до сегодняшнего дня.

Одна из этих тенденций – временная: как отношение к бывшим военнопленным менялось с 1944 года по настоящее время.

Другая – географическая: на какой территории оказывались советские граждане после возращения из плена? Здесь мы можем выделить одну особенность: на территориях, подвергшихся длительной нацистской оккупации, население чувствовало коллективную ответственность по сравнению с другими территориями, поэтому отношение к бывшим военнопленным было несколько более лояльным, чем, например, на Урале.

Что же касается временной шкалы изменения отношения к пленным, то можно отметить интересную картину – очень многое зависело от изменений в государственной идеологии. После смерти Сталина, после ХХ съезда в советское идеологическое поле вернулась героизация Великой Отечественной войны. [Я позволю себе не согласиться с докладчиком, ибо простое перечисление известных художественных произведений ясно показывает, что героизация Великой Отечественной войны началась ещё при Сталине и, естественно, задолго до ХХ съезда. Например (если брать период от окончания войны до смерти Сталина), в 1946 г. была экранизирована повесть Валентина Катаева «Сын полка». В 1946 г. была опубликована повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда», в 1947 г. ещё автор получил Сталинскую премию; в 1947 г. вышла повесть Эммануила Казакевича «Звезда», за которую автор также получил Сталинскую премию в том же году, затем она многократно переиздавалась, а в 1949 г. была экранизирована. В 1947 г. вышел фильм «Подвиг разведчика», ставший очень популярным в народе – именно оттуда пришли выражения «Здесь продаётся славянский шкаф?» и «За нашу победу!». В том же 1947 г. вышел фильм «Рядовой Александр Матросов». В 1949 г. на экраны вышел двухсерийный фильм «Падение Берлина», где последовательно были показаны основные события Великой Отечественной войны. В 1950 г. этот фильм стал лидером проката, а съемочная группа была удостоена Сталинской премии. В 1949 г. вышел фильм «Константин Заслонов» о партизанском отряде в Белоруссии – и тоже в 1950 г. он был награжден Сталинской премией; в 1946 г. был опубликован роман «Молодая гвардия» о юных подпольщиках на оккупированной территории, в 1948 г. он также был экранизирован и 8 человек были удостоены Сталинских премий (при том, что пятеро из них были студентами). При этом – если вернуться к теме круглого стола - герои фильма освобождают военнопленных. В 1949 г. вышел фильм «У них есть родина» - о вывезенных во время войны на территорию Германии советских детях, которых британская разведка не даёт вернуть на родину; в 1951 г. режиссер фильма был награжден Сталинской премией. В 1950 г. вышел фильм «Смелые люди», ставший лидером проката (41,2 млн. чел.). Здесь я перечислил только те книги и фильмы о войне, появившиеся в указанный период, которые сам смог вспомнить без посторонней помощи, т.е. которые издавались/демонстрировались в последнее десятилетие советской эпохи. А сколько было произведений, забытых через 40 лет... Если это не героизация Великой Отечественной войны в последние годы жизни Сталина, то я и не знаю, что можно тогда назвать героизацией! – Е.К.]. Здесь открывается достаточное количество героических страниц, которые начинают тиражироваться в кино, на телевидении, в литературе – о вполне реальных подвигах, совершенных советскими гражданами, попавшими в плен. Первое, что приходит на ум – судьба генерала Карбышева, побег Девятаева и масса других историй. При этом никто не отменял общую идеологическую установку – советские граждане в плен не сдаются. Таким образом, к началу 1980-х появился ряд кинокартин популярного жанра – вроде «”Мерседес” уходит от погони» – где меняется отношение и к факту попадания в плен, и к бывшим военнопленным. [Снова стоит добавить, что эта тема была поднята существенно раньше – даже если не считать великую «Судьбу человека» (рассказ 1956 и фильм 1959 г.), то в 1964 г. вышла повесть Юрий Германа «Операция “С Новым годом!”» про пленного, поступившего на службу к немцам и потом перешедшего к партизанам (в 1970 г. сын автора, Алексей Герман, снимет по ней фильм «Проверка на дорогах», но на экраны он выйдет только через 15 лет). В том же 1964 году был снят фильм «Жаворонок» - о том, как военнопленные, которые должны были водить трофейный советский танк на немецком полигоне в качестве живых мишеней, совершают на нем побег и погибают во время рейда по Германии. В 1971 г. в Ставрополе была издана книга «Солдаты умирают с оружием. Партизанские были» - сборник рассказов о партизанах, в основном уроженцах Северного Кавказа, в числе которых были и советские военнопленные, которые сначала поступили на службу к немцам, а потом с оружием перешли к партизанам – все они были однозначно положительными героями. Наконец, в 1979 г. вышел роман Юлиана Семенова «ТАСС уполномочен заявить...», одним из героев которого стал не просто бывший военнопленный, а и вовсе власовец, который после войны побоялся возвращаться на родину, зарабатывал всякой черной работой и случайно став официантом в африканской гостинице стал свидетелем вербовки агентами ЦРУ советского дипломата – после чего решил сообщить об этом в советское посольство, но вскоре был убит по заданию американской разведки, чтобы не смог опознать завербованного. В 1984 г. по роману был снят 10-серийный фильм, который и сейчас смотрится с большим интересом. Таким образом, произведения о положительных бывших военнопленных постоянно появлялись на протяжении всей второй половины советской эпохи! – Е.К. ].

В конце 1980-х годов с началом перестройки и гласности ситуация резко изменилась в обратную сторону – мы видим совершенно новое отношение к военнопленным: как к жертвам сталинского СССР, теперь появляется новый миф тотальном преследовании и дискриминации военнопленных.

Сегодня же в российской массовой памяти не существует единого представления о советских военнопленных. В результате полного отсутствия данной темы в школьных учебниках (тем более, что в 11 классе на изучение истории Великой Отечественной войны выделяется не более 4 учебных часов!) приходится черпать информацию из фильмов или рассказов родственников – и тут вопрос о военнопленных становится вопросом идеологическим и становится индикатором идеологических предпочтений человека (просоветский патриот считает, что всё было сделано верно и преследования не было и со ссылкой на родственников рассказывают, что родственник-военнопленный поступил в ВУЗ или власовец отсидел положенное (и все в лагере были коллаборационистами) или его вообще никто не трогал и он не был даже в фильтрационном в лагере – такие три бродячих сюжета, которые явно являются пересказами чего-то прочитанного ранее; а если вы либерал, то будет рассказ о поголовно отправленных в ГУЛаг военнопленных, которые сидели там по 25 лет – и снова со ссылкой на рассказы родственников), поэтому невозможно вести об этом дискуссию за пределами научного сообщества.

Большое спасибо!

Затем докладчикам стали задавать вопросы.

– А есть ли статистика по составу военнопленных – национальному, профессиональному. Кто они были? Можно ли восстановить социальный портрет? И как менялось отношение к военнопленным в различных социальных стратах?

– У нас есть два источника: советские фильтрационные акты, которые частично находятся в РГВА, частично – в других архивах, а частично рассеяны, и немецкие контрольные карты на советских военнопленных с подробной информацией, но они были переданы Советскому Союзу, но тут есть две проблемы. Во-первых, далеко не все пленные советские солдаты и офицеры говорили правду – по разным причинам. Во-вторых, немецкие карты были рассеяны ещё больше, чем советские акты – их отправляли в областные архивы, архивы МГБ/КГБ, архивы при военных комиссариатах, иногда по месту жительства военнопленного, иногда – по месту его призыва (что не всегда одно и то же), а потом распался СССР. Поэтому восстановление картины потребует титанических усилий и станет крайне затратным проектом, поэтому я слабо себе представляю кто это сделает. В моей книге, которая вышла в 2015 г. в Германии, я попытался сделать коллективный портрет на основании воспоминаний – можно долго спорить, насколько сейчас oral history является частью историографии (я считаю, что является, нов Германии многие с этим не согласны).

– Как в Германии относятся к своим пленным?

– Когда на вокзал Западного Берлина прибыл последний эшелон с немецкими военнопленными, освобожденными в рамках соглашения Хрущева и Аденауэра, их встречали с духовым оркестром и цветами – но это был во многом пропагандистский акт. Многие немцы, в том числе и имеющие отношение к историографии, любят строить беседу на этой антитезе: в советском обществе пленные преследовались, а у нас были интегрированы в общество. В нашей организации в правлении в разное время состояло 10 бывших немецких военнопленных, вернувшихся в Германию, но у себя в ФРГ они тоже подвергались если не прямой дискриминации, то настороженному отношению. Я лично знаю немецких военнопленных, у которых были проблемы с трудоустройством в частных компаниях. Так что эта скрытая дискриминация присутствовала в западногерманском обществе.

– У меня вопрос к Дмитрию. Вы очень интересно рассказали об отношении к бывшим военнопленным у нас и в ФРГ – а как к ним относились в странах Антигитлеровской коалиции? Было ли у них какое-либо поражение в правах? Подобный вопрос вызвали две вещи. Во-первых, судьба британского писателя-юмориста Пелема Вудхауса, который во время войны оказался в немецком лагере для перемещенных лиц (он не был военным, поэтому формально это не было пленом) и участвовал в записи радиопередач для немецкого вещания на Великобританию, что вызвало естественные обвинения в коллаборационизме и травлю на родине, так что он после освобождения уехал в США, где и прожил последние 28 лет и только за пару месяцев до смерти в феврале 1975 г. обвинения были сняты и его произвели в рыцари – но порадоваться этому писатель не успел. Другим примером отношения к пленным на Западе может стать книга «Кандидат от Манчжурии» (1959, экранизирована в 1962 г.), которая хоть и посвящена другой войне (в Корее), но хронологически недалеко от Второй мировой, где прямо сказано: бывшие военнопленные опасны для своей страны! Так как относились к пленным англосаксы?

Дмитрий Стратиевский:

– В Великобритании и США отношение было довольно лояльным. Как ни странно, жесткое отношение было в Канаде. Канадская система фильтрации была очень близка к советской – два этапа и весьма жесткая проверка. В немецком плену погибло порядка 3,5 % американских, английских и французских солдат и это не было большой травмой для общества. В начале 50-х было в Британии были анекдоты о своих пленных – но массового отрицательного отношения не было.

Тем более, что у советских и у других пленных были разные условия содержания. В отношении британских, американских и французских солдат Германия соблюдала все международные конвенции, поэтому они получали посылки от Красного Креста и проводили время совершенно по-другому. В очень многих воспоминаниях советских военнопленных, которым удалось побывать в «международных» лагерях, говорится, что через два ряда колючей проволоки они могли видеть, чем занимаются англичане – их основным занятием была игра в футбол (это повторяется в десятках воспоминаний тех, кому в немецком плену было не до футбола), а французы делали стенгазету. Один из наших военнопленных установил через эту колючую проволоку контакт с французами, французы помогали (к слову, во всех воспоминаниях пленные французы относились к нашим пленным лучше всех остальных, с англичанами практически никакой солидарности не было) – в условленном месте подкладывали еду и сигареты. Если это обнаруживала охрана, то француз закуривал сигарету и тут же бросал на землю – после чего она формально считалась окурком и немец на него уже не реагировал.

– Я сын военнопленного. Он попал в плен в 1941 г. в Киевском котле и провел на территории Германии четыре года в лагере под Эссеном (на карте на выставке «Советские военнопленные в Германии 1941-1945. Плен и возвращение» он почему-то не обозначен), а в 1945 г. освободился из американской зоны. Я родился в 1951 году. Он никогда не говорил, что к нему применялись какие-то санкции. В 1991 г. делали официальный запрос в КГБ: проходил ли он фильтрационные мероприятие, и они ответили «В списках не значится». Такое бывало?

Дмитрий Стратиевский:

– Теоретически, ваш отец мог пройти проверку по упрощенной схеме – только в лагере на территории Германии и получил запечатанный пакет, который должен был передать в райвоенкомат по месту жительства. Четко отследить, почему одни люди проходили две проверки, а другие только одну – невозможно, инструкции на эту тему нет. Видимо, ему повезло.

Что касается количества лагерей, то всего в Германии было 1200 крупных шталагов (от немецкого слова «Stammlager» – основной лагерь), каждый из которых имел 30-40 филиалов – а на карте представлены только самые крупные лагеря.

Дмитрий Стратиевский в конце круглого стола рассказал о борьбе за компенсационные выплаты бывшим советским военнопленным. Дело в том, что в августе 2000 г. Бундестаг принял закон о том, что советские военнопленные не имеют права претендовать на выплаты! Начались попытки оспорить это, но пока немецкая сторона упорно отклоняет такие действия – например, считает, что нет достаточной научной базы, чтобы считать, что военнопленных преследовали голодом и непосильным трудом! В итоге, решили выплатить по 2500 евро (при том, что угнанные на принудительные работы мирные жители получают в зависимости от категории от 5000 до 7500), но с цинизмом, который чиновники ФРГ унаследовали от своих коллег из Третьего рейха (собственно, государственный аппарат за пределами советской зоны оккупации после победы над нацизмом мало обновлялся, так что было кому передать традицию будущим поколениям) официально это было объявлено не компенсацией, а «гуманитарным жестом»...

Заключение

Таким образом мы видим, что непростое отношение к бывшим военнопленным было унаследовано от Российской Империи. В самом начале войны отношение было смягчено, и, как это следует из приведенной докладчиками статистики, бо’льшая часть бывших советских военнопленных не была подвергнута наказаниям за факт плена. Затем официальное отношение к ним было настороженным (но так же было и в ФРГ, и в Канаде, что никак не спишешь на «сталинский тоталитаризм»), а со временем и вовсе они превратились в положительных персонажей художественных произведенией и в поголовно безвинно пострадавших в официальной пропаганде.

Что же касается решения немецких законодателей, то от души хочется пожелать им отработать пусть и не четыре (как отец одного из участников круглого стола), а лишь два года в каменоломне по 12 часов за брюквенную похлебку – а потом через 70 лет получить за это подачку в 2500 евро!