Выгнали за пьянку. Из… плена

Эту необычную, поистине «единственную в своем великолепии» историю я запомнил со слов мамы и бабушки, а они слышали непосредственно от главного героя, некоего дядьки Ефима (по-уличному – «Ехимок»), жившего в селе Лозовом Верхнемамонского района неподалеку от моего прадеда, Ушакова Семена Ивановича. Жители близлежащих улиц, от мала до велика, знали ее наизусть, тем не менее, на вечерних деревенских посиделках на лавочках-завалинках в кругу собравшихся нет-нет – да и находились один-два человека, которые еще не слышали знаменитой в околотке эпопеи под названием «как Ехимка из плена выгнали». Удивлялись: «Выгнали? Как?». И в самом деле – из плена бегут, рискуя жизнью, а в случае неудачи именно жизнью и расплачиваются… И, естественно, «по многочисленным просьбам слушателей», дядька Ефим рассказывал ее неизвестно в какой раз. История слегка курьезная, почти нереальная, выглядящая на фоне рассказов о зверствах фашистов едва ли не рождественской сказочкой, но тем не менее, она произошла в реальности, завершилась счастливо, и служит свидетельством того, что отнюдь не все немцы были фашистами – и среди стаи стервятников встречались «белые вороны».

***

Фронтовой путь Ефима В. поначалу был, как у всех: и отступать приходилось, и мокнуть под дождем, и вжиматься в землю при бомбежках и артобстрелах. И в плен он попал, как попадали многие: неравный бой, закончились патроны – и вот ты уже заключенный концлагеря. Жизнь в концлагере (названия его мои родственницы не запомнили – но менее известный, чем Бухенвальд или Маутхаузен) была такая же, как в любом другом: холод, голод, непосильный труд, черный дым из трубы крематория и тоскливая мысль: «Скоро и меня туда же»…

Спасение к Ефиму пришло нежданно-негаданно. Однажды во время построения на плацу появился посторонний – немолодой уже человек в гражданской одежде. Он медленно обходил шеренгу за шеренгой, что-то говорил, из строя выходило несколько заключенных, человек качал головой, заключенные снова становились в строй, а человек переходил к следующей шеренге, пока, наконец, не оказался перед советскими пленными. Среди потока немецких слов мелькнуло знакомое «ди пферде» - «лошади». Переводчик объяснил: «Герр фермер ищет хорошего конюха. Кто умеет обращаться с лошадьми?». Вышли несколько человек и из этого строя. Страшно исхудавшие – полосатые робы висят на них, как на вешалках. Однако Ефим, хоть и голодал так же, как все, выглядел менее изможденным – за счет очень широкой и крепкой кости (о таких говорят «поперек себя шире»). Именно поэтому фермер его и выбрал. Лагерное начальство предупредило: за ним будут следить, и если хозяин будет недоволен, то он, Ефим, живо вернется обратно.

До фермерской усадьбы было не более получаса езды. По дороге Ефим мысленно прикидывал возможные варианты развития событий. На безбедную жизнь не надеялся – разве можно угодить фашисту (к ним он причислял всех немцев)? Искоса поглядывал на хозяина: лицо строгое, жесткое, «истинный ариец»… В лагерь придется возвращаться в любом случае. Единственно, на что можно было рассчитывать – пожить какое-то время не в окружении немецких солдат с автоматами наизготовку да получить кусок нормального, без опилок и отходов, хлеба. Однако то, что оказалось в реальности, не приходило в голову даже в самых безумных мыслях.

В первые же минуты пребывания в фермерской усадьбе потрясение следовало за потрясением. Его отправили мыться в ванную, с мылом и горячей водой, дали другую одежду, объяснили: одежда Йохима пахнет смертью – лошадки пугаться будут, а надо, чтобы они любили конюха. После купания повели кормить. Дали немного жидкого супа, стакан чая с молоком и сухарик. На большее он и не рассчитывал (он же русский, пленный – пирожков не жди), но ему сказали, что чуть позже дадут еще – Йохим долго ел плохую пищу, теперь к хорошей надо привыкать заново и постепенно. Поселили в отдельной комнатушке во флигеле для прислуги (не в каком-то там сарае), обеспечили одеждой на все случаи жизни – даже выходной! Объем работ оказался средним – дома и в колхозе доводилось делать больше. Многое было механизировано, что сильно облегчало труд. Добротная конюшня – ничего не надо ни чинить, не прибивать. Лошади ухожены – надо просто поддерживать их в том же состоянии. Хозяева были требовательными, но поскольку они сами работали с утра до вечера, - никаких обид в случае замечаний, да еще чему-нибудь новому от них научишься. Кормили хорошо, блюда были простые, но сытные: разнообразные супы, рагу, картошка или макароны с кусочками мяса или колбасы, свежий хлеб, чай, какао или кофе с молоком – а каких разносолов можно ждать в военное время? Несколько часов вечером – личное время, можно заняться какими-то своими делами. По воскресеньям после праздничного обеда прислугу возили в город – в кинотеатр. Объяснили: люди работают, много работают – надо же дать им немного радости? Правда, Ефиму не очень нравились фильмы звуковые – на немецком языке, почти ничего не понятно. Вот немые фильмы с Чарли Чаплиным – другое дело…

Несколько раз приезжали проверяющие из концлагеря. Ефим напряженно прислушивался к их разговору с хозяином. Среди потока чужой речи прорывались знакомые слова: «Йохим» - это его имя, переделанное на немецкий лад, «пферде» - лошади,  «либен» - любить… Ага, «арбайтен гуд» - хозяин хвалит: мол, хорошо Йохим работает. Поскольку не был силен во всех этих «дас», «дер», «ди», не совсем понял, кто кого любит – «пферды» Йохима или Йохим «пфердов», но это уже было неважно: скотинка умная, понимает, если ты к ней с добром – ну, а ему чего их не любить?.. Проверяющие уезжали, и Ефим снова оставался в усадьбе. А потом и проверять перестали: убедились, что хмурый фермер «научил русского работать по-настоящему». Словом, оказался он не рабом, а работником, причем, работником хорошим, с ним считались. Единственно, что не давало покоя – мысли о доме: наверное, его уже заочно похоронили, горюют, а он не может сообщить, что жив. И перед ребятами, с которыми его свела война, было стыдно: одни воюют, другие мучаются в концлагере, наверняка и среди одних, и среди других кого-то уже недосчитываются, а он чуть ли не на курорте. Подумывал и о побеге, но решил не рисковать. Нет, боялся уже не за себя, а за людей, которые вырвали его из лагерного ада: как знать – вдруг хозяина обвинят в пособничестве, что с ним тогда будет? Да еще всю семью вместо одного Ефима в лагерь заберут. Фашисты – они такие (хозяина к фашистам, понятное дело, уже не причислял)… Скрепя сердце, решил дожидаться окончания войны тут, куда его занесло волей судьбы. Однако любая идиллия рано или поздно заканчивается – вот такие они ненадежные, идиллии эти!..

По случаю какого-то семейного торжества хозяева готовили большой прием, и если уж они сбились с ног, то прислуге сам Бог повелел. На должности уже не смотрели: прачка, конюх, кучер, садовник, горничная, кухарка – «на подхвате» были все и во всех делах. Когда Ефим подошел к хозяйке доложить, что все порученное он выполнил, она торопливо сунула ему большущий кувшин и связку ключей. Показала: этот ключ – от погреба, а этот – от бочки, из которой надо набрать вина.

Открыв тяжелую дверь, Ефим спустился в погреб и на миг оторопел. Таких огромных погребов он никогда не видел – впору магазину или ресторану. Помимо копченостей, подвешенных к потолку, небольших бочек с солениями, сладких заготовок, здесь были длинные бочки с вином – и было их много. Они стояли вдоль стен, на каждой – табличка с годом, когда был собран урожай и изготовлено вино, краны заперты ключиками, на бирках которых стоит тот же год, что и на бочке. И вот эту связку ключиков от кранов винных бочек Ефим держал в руках. Хотя наверху шла предпраздничная суета, времени было в обрез, и хозяйка дала ясное указание набрать вина из конкретной бочки, Ефим не удержался: решил попробовать всего понемногу – интересно же! Он открывал один кран за другим, делал несколько глотков и закрывал кран снова: все было «не то» - одно кислое, другое слабое, третье вообще больше похоже не на вино, а на какой-то травяной отвар… Тем не менее алкоголь, хотя бы и слабый, - это алкоголь. Глоток там, два тут – и к последней (для него) бочке Ефим подошел уже навеселе. В этой последней для Ефима бочке (из остальных он попробовать вина не успел) оказался настоящий нектар: вино было сладким, но не до противного, с чуть-чуть заметной кислинкой, чуть-чуть пощипывающее язык, пахнущее, кажется, всеми существующими цветами, фруктами и ягодами. Он сделал один глоток (попробовать), второй (проверить ощущения)…

- Да как припал!!! – с чувством вспоминал позже сладостный момент дядька Ефим.

«Припадание» к крану винной бочки имело крайне неприятные последствия. Нектар, как и положено любому волшебному напитку, оказался коварным: только что глотался легко, словно простой деревенский «узвар» - и вдруг в один момент свалил молодого сильного мужика. Ефим даже не почувствовал, что падает.

Когда открыл глаза и обнаружил себя в своей комнате, всполошился: как и когда он здесь оказался? Фрау ведь ждет вино! Где кувшин? Торопливо одевшись, пулей вылетел из комнаты – на поиски кувшина.

Ему объяснили: кувшин с вином отнесли фрау без помощи Йохима. ЕЩЕ ВЧЕРА. Фрау ждала-ждала и, потеряв терпение, отправила в погреб садовника, наивно решив, что Йохим никак не найдет нужную бочку. Садовник вернулся быстро, принес вино и сообщил, что конюх Йохим лежит бесчувственный возле бочки, а из открытого крана на него льется вино. Он, садовник, кран закрутил и ключом запер, но лужа большая – надо убрать, да и Йохима из погреба надо вынести. Что и было сделано незамедлительно. Одежду Йохима прачка выстирала и погладила. Лошадей вчера вечером и сегодня утром накормил кучер. А хозяин «зер бёзе» (очень сердитый), он сейчас у себя и велел прислать к нему Йохима, как только тот проснется.

К хозяину Ефим шел как на казнь. Концлагерь перед мысленным взором не «маячил» - он виделся вполне отчетливо! Ведь предупреждали же: если хозяин будет недоволен – вернешься! А хозяин не то что недоволен – злой!..

Разговор был предельно коротким. Хозяин сердито сказал, что считал Йохима человеком порядочным, но ошибся. Работать он умеет, хорошо работает, но поскольку напился один раз – верить ему уже нельзя: напьется и во второй, и в третий. А потому – «вэг, русиш швайн! Нах хауз!» («Вон, русская свинья! Домой!»).

На Ефима снова напал столбняк, как бывало в первые дни работы у фермера: домой? А обещанный концлагерь как же? Или говоря «домой», хозяин именно концлагерь и имеет в виду?..

- Ви?.. (Как?..) – с трудом выдавил он из себя.

- Цу фус!!! (Пешком!!!) – рявкнул хозяин.

Однако, слегка сбавив громкость, но все еще очень сердито, сказал, что, конечно же, не пешком и не сегодня, и даже не завтра, потому что надо еще документы оформить, – но Йохима он домой отправит непременно: не желает он еще раз увидеть картину, подобную вчерашней. До отъезда – работать, как работал. Все!..

Через несколько дней Ефим стоял в нейтральной зоне между двумя небольшими группами людей. Перед ним были свои, позади немцы (в том числе бывший хозяин). Переводчик, стоящий рядом, зачитывал документ: военнопленный такой-то… передан из лагеря такого-то… гражданину Германии такому-то… в качестве домашней прислуги… уволен за ненадлежащее поведение… От последней фразы официальное выражение на лицах представителей советской стороны сменилось легким обалдением…

- И РЕ-ПАТ-РИ-И-РО-ВА-ЛИ!

Обычно на этом старательно выговоренном, непривычном для простого деревенского мужика слове рассказ дядьки Ефима и заканчивался. Слушатели хохотали – даже те, кто знал уже наизусть эту историю, снова подшучивали: нигде, мол, любители выпить не нужны – даже из плена выгнали.  Но смех смехом, а репатриировать, т.е. отправить на родину, да еще на территорию противника в военное время, было сложным делом, и фермер, ругая на все лады упившегося «швайна Йохима», куда-то ездил, искал выход на международные организации, оформлял для него документы, лично присутствовал при передаче советской стороне, чтобы знать точно: Йохим у своих. Хотя до концлагеря, куда можно было в тот же день вернуть не оправдавшего доверия конюха, было всего полчаса езды.

Остался неизвестным один момент: как фермер решил вопрос с вакансией? Нанял работника из местных или съездил за новым конюхом в другой концлагерь? И не пострадал ли за гуманное обращение с врагом рейха?

Текст – Павел Сычёв