По следам сгоревшего письма

Верхний Мамон, откуда я родом, имеет богатую историю. Наступление на Среднем Дону – операция «Малый Сатурн» – начиналась буквально в пятистах метрах от моего дома. Линия фронта – сам Дон. Наши на левом берегу, немцы – на правом. Не так уж далеко и братская могила – на одной из параллельных улиц, рядом с отреставрированным после пожара зданием духовного центра. Когда-то здесь была начальная школа, затем – районный краеведческий музей. Музей сгорел в начале 90-х. В огне погибли бесценные экспонаты. Но если предметы народного быта – прялку, ткацкий станок, рушники и пр. – при известном старании найти можно (хотя это будут уже совсем другие вещи), то письма с фронта восстановить невозможно, особенно если это были оригиналы, а не копии.

Воинское захоронение №84. Гранитные плиты с сотнями фамилий. Дважды повторенная польская фамилия почти в самом конце списка – на «Я». «Яловецкая В.И. Яловецкая М.И.»… Явно родственницы. Но на этом и все – ни дат жизни и смерти, ни воинского звания…

Моя мать, учительница Елена Генриховна Сычёва, не является членом организации «Наша история», но поисками сведений о сестрах Яловецких я занялся с ее подачи. В качестве вступительного слова – ее предыстория.

Е.Г. СЫЧЁВА. Наверное, надо начать с зимы 80-го года. Я, на тот момент третьекурсница Воронежского музыкального училища, приехала домой на каникулы. Обычно в такие дни мы не расставались с младшей сестрой, но на этот раз нам почти не удалось пообщаться: Нина приходила домой поздно и, совместив обед с ужином, садилась за уроки. Они с подружкой Наташей Коломиец были заняты ответственным делом: переписывали в краеведческом музее фронтовые письма для школьного музея. Сестра была директором школьного музея и экскурсоводом в одном лице, Наташа – только экскурсоводом, но зато надежным. Естественно, все материалы они перекопировать не могли, поэтому выбирали: если героя – то самого геройского, если историю – то самую пронзительную. Кто-то из учителей переснял фотографии. От родителей позже слышала, что в канун 35-летия Победы в школе побывали десятки посетителей, в том числе и высокопоставленные чиновники, школьный музей был на высоте. Порадовалась…

С экспонатами я познакомилась позже – когда работала в районном Дворце пионеров и школьников и проводила занятия в актовом зале Верхнемамонской средней школы. Музейные стенды то выносили в так называемый Ленинский зал, то ставили вдоль стены в актовом зале. Сто раз, наверное, пробегала мимо, а почитать было некогда. И вот однажды, придя в школу слишком рано, решив незапланированно возникший вопрос и теперь ожидая окончания уроков, спустилась со сцены и… Первое, что бросилось в глаза, – почерк сестры, которая давно уже окончила школу. Вспомнила, как они с подругой «жили» в краеведческом музее, переписывая письма с фронта. Прочитала письмо, посмотрела на фотографию – а потом и приходя на работу, и уходя после репетиций, подолгу стояла возле этого стенда. Так что, наверное, я – едва не единственный в Верхнем Мамоне человек, который помнит лица Ванды и Магдалины Яловецких. Две девочки – черненькая и беленькая. Круглые детские лица, кудряшки из-под беретиков. Не красавицы, но миленькие. Младшая – яркая брюнетка Магдалина, «Цыганок», как звали ее дома – немного выше, немного шире в плечах, чем Ванда. Наверное, именно внешняя взрослость помогла ей «просочиться» на фронт вместе со старшей сестрой. «У тебя есть я. Твоя Ванда» - писала матери девушка после гибели «Цыганка». Война, будто подсмотрев, тут же внесла «поправки»: Ванда погибла через три дня, как говорилось в послесловии, родные получили ее последнее письмо вместе с двумя похоронками. Так вот два раза в день по несколько минут я стояла перед этим стендом – просто притягивал…

Потом многое в жизни изменилось, я перешла на работу в школу, уроки проводила уже в классах, а что делается в зале почти не знала – что принесли туда, что убрали. Про стенды, которые оформлялись в 80-м году, я вспомнила после пожара в краеведческом музее: ведь если погибли оригиналы, то есть копии! Оказалось – нет. Когда я заговорила о них с одним из учителей истории, он только рассмеялся: «О! Вспомнила!.. Их давно в подвал вынесли!». Ну, если в подвал – значит, все. Стенды наверняка разобраны на отдельные рейки – пригодятся в ремонте. А «бумажки» - кочегару для растопки. Что там написано – неважно, сейчас уже никто не пишет, можно на компьютере набрать.

Попробовала зайти с другой стороны:

- А вот там была фотография двух сестер. Яловецкие…

- Да, - величественно кивнул старший коллега. – Помню. Были две такие девицы.

От этого «девицы» просто покоробило. Нет, само слово вполне литературное, но вот в последнее время оно приобрело явно негативный оттенок – как определение какой-то легкомысленной особы. Но ведь эти две «девицы» не в ночном клубе тусуются, а лежат в братской могиле! Обидно стало страшно – как за своих! Действительно – будто второй раз умерли. Попыталась найти в Интернете о них хоть что-то. На одном из военных сайтов нашла отчество обеих – «Иосифовна» и звание одинаковое – «рядовой». Вот и все.

***

Мне повезло больше: в ходе поисков наткнулся на сайт радио «Милицейская волна», проект «Письма с фронта», в котором прозвучали два письма – Магдалины Яловецкой отцу и письмо Ванды Яловецкой матери.

ПИСЬМА С ПОСЛЕСЛОВИЯМИ.

Дорогой папочка!

Привет тебе и самые наилучшие пожелания в твоей, правда, незавидной жизни. Папа, я знаю, что тебе сейчас очень трудно, так как ты остался один среди чужих людей. Но ничего, родной, крепись и будь мужчиной! Папа, я уже больше не плачу, как раньше. Твой любимый Цыганок стала совсем иной, сменился мой мягкий характер на более суровый, ибо любовь к вам, мои дорогие старики, не остыла. А ещё больше я чувствовала вашу родительскую заботу. Живи, мой родной, и жди нас, мы вернёмся обязательно. За меня и Валю не беспокойся, с нами ничего не случится. Но если случится чего и придётся погибнуть, то ты не грусти, ведь мы не первые и не последние.

Сейчас сижу одна, нет никого, и Валя от меня далеко. И мне так хочется плакать, и плакать громко-громко! Но я сдерживаюсь и не плачу. Как бы мне хотелось поделиться с кем-нибудь о том, что тяготит! Но близкого нет никого. Давно я с тобой не разговаривала хотя бы через письмо! Письма писала тебе, а ты отделывался молчанием. Вот сегодня немного написала о том, что думаю. Эх.. папка, написала бы я тебе много, да всего не напишешь, а хотелось бы написать ещё больше. Но.. я что-то расписалась, чего со мной бывает очень редко. Ну, пока! Поцелуй Юрку Кононенко, привет его солидной мамаше, привет всем знакомым.

Послесловие создателей проекта «Письма с фронта».

Сёстры Ванда и Магдалина Яловецкие, выпускницы средней школы №1 города Мелекесса, были медицинскими сёстрами. Они ушли на фронт, не дожидаясь призыва, сразу после десятого класса. Пока они находились на фронте, их мать репрессировали, отец остался один. 

Здравствуй, милая дорогая моя мамочка!

Как это для тебя ни тяжело, но я должна тебе сообщить о том, что 11 декабря 1942 года погибла наша любимая Лялечка. Не стало у нас больше нашего любимого Цыганка. Я до сих пор себе не верю, что её уже у нас нет. Ну что ж поделаешь, раз идёт война. Милая мама, я тебя одно прошу, моя дорогая, как это ни трудно для тебя, но ты не больно-то не убивайся, береги здоровье, ведь у тебя ещё остаюсь я.

Твоя Ванда.

Послесловие создателей проекта «Письма с фронта».

Ванда Яловецкая погибла через несколько дней после своей сестры Магдалины, Цыганка, как любя  называли её дома. Это случилось в декабре 42-го года. Ванда была старше Магдалины на год, ей было восемнадцать.

***

Е.Г. СЫЧЁВА. Конечное, главное – память. Я искренне рада, что это письмо нашлось. Но вот тогда не очень понятно: какое письмо было в Верхнемамонском краеведческом музее – копия или оригинал? Что девочки, переписывая письмо для школьного музея, ничего туда не добавили – это однозначно. Тогда как быть с тем письмом, что прозвучало в проекте? Там не хватает одного абзаца. Цитировать не берусь во избежание неточностей (все-таки я читала это письмо более 30-ти лет назад), но он был. Общий смысл такой: Магдалина сама решила идти в роту (т.е. на передовую), Ванда пыталась отговорить ее, но младшая сестра не послушалась. А вот за последнюю в этом абзаце фразу ручаюсь: «ОНА ОЧЕНЬ ХОТЕЛА ПОМОЧЬ РЕБЯТАМ».

***

Попробуем порассуждать. Если в краеведческом музее был оригинал, который родные Яловецких отдали, буквально оторвав от сердца, то, возможно, копию оставили дома и при переписывании случайно пропустили абзац? Или кто-то из родственников восстанавливал письмо по памяти именно для этого проекта? Но слова о том, что Магдалина ушла в роту (поверим учительнице с хорошей памятью, которая много раз перечитывала письмо Ванды), объясняет небольшую нелогичность: Магдалина сочувствует ОТЦУ, оставшемуся среди чужих людей – значит, она знала о высылке матери. Уточнение: девушек в имеющихся документах именуют «немками Поволжья», хотя у них польская фамилия, – следовательно, отец у них поляк, а мать немка. Значит, мать выслали, а отец остался один, о чем и написал младшей дочери. Но Ванда о гибели сестры пишет МАТЕРИ – и тут напрашивается вывод, что о высылке матери она не знала, вряд ли сосланной немке разрешили бы в 42-м году переписываться с родственниками. Если девушки находились в разных местах, хотя и неподалеку друг от друга, то Магдалина вполне могла скрыть от сестры семейное несчастье, а сама мучилась в одиночку, сдерживая слезы (санитарке на передовой отводили отдельную землянку,  этим и объясняется ее одиночество).

Наступление началось 16 декабря 1942 года. Сестры погибли за несколько дней до него – по всей видимости, при бомбежке или артобстреле, или стали жертвами немецких снайперов…

Две девочки – черненькая и беленькая. Семнадцать и восемнадцать лет. Две похоронки и последнее письмо в один день. Воинское захоронение №84…

Текст – Павел Сычёв, фото – Елена Генриховна Сычёва