Образ противника в восприятии великого российского полководца А.В. Суворова

Здесь представлена работа в номинации «Военная история России» конкурса «Наследие предков – молодым» 2019-2020 гг. Автор – Илья Агафонов. Подробнее о конкурсе: https://vk.com/vrn_nasledie. 

Введение

В ноябре 2020 г. исполняется 290 лет со дня рождения Александра Васильевича Суворова. А.В. Суворов (1730–1800) как великий российский полководец заслуженно является предметом научных исследований, примером для воспитания молодого поколения и образцом для офицерского состава. Историография жизненного пути и полководческой деятельности этого великого «природного русака» насчитывает тысячи работ, о нем написаны десятки литературных произведений, сняты и снимаются как документальные, так и художественные кинофильмы. В то же время специальные исследования, посвященные оценке прославленным российским полководцем противника, нам не известны. В биографических работах можно встретить упоминание о том, какие народы и этносы встречались на боевом пути А.В. Суворова [см.: 4; 8], но не дается цельного представления о них полководцем. Однако этот предмет представляется нам интересным по ряду соображений. Во-первых, одним из принципов военного искусства является объективная оценка врага и знание его приемов [11, с. 542]. Во-вторых, не вызывает сомнений, что А.В. Суворов был человеком своей эпохи, со своими личными пристрастиями и отношением к действительности. По этим соображениям, в центре внимания настоящего исследования находятся представления А.В. Суворова о его противниках с позиций полководца и дворянина (представителя своего сословия).

«География» А.В. Суворова широка: от р. По в Италии на западе до Урала на востоке, от Финляндии на севере до Болгарии на юге. На этой огромной территории будущий российский генералиссимус встречался с самыми разными противниками: пруссаками, турками, поляками, крымскими татарами, ногайцами, французами и другими. Наибольшую известность и изученность имеют действия Суворова против турок и крымских татар, французов, меньшее количество литературы посвящено другим.

В данной работе мы проанализируем отношение А.В. Суворова к полякам, туркам и французам. На такой выбор повлияли следующие критерии: масштабы военных действий, командный статус А.В. Суворова, внешний (по отношению к Российской империи) характер событий.

Источниками для исследования стали публикации частной переписки, донесения, реляции, рапорты и т.д. российского полководца, которые были изданы в четырех томном сборнике документов «А.В. Суворов» под редакцией Г.П. Мещерякова в 1949–1952 гг. [12-15]. Другим ценным изданием стал сборник «А.В. Суворов. Письма», вышедший в 1987 г. [16]. Для сравнения представлений с другими русскими полководцами современниками А.В. Суворова привлекались издания «П.А. Румянцев. Документы» под редакцией П.К. Фортунатова и «М.И. Кутузов. Документы» под редакцией Л.Г. Бескровного [6; 10].

Работа состоит из введения, трех параграфов, заключения и списка использованных источников и литературы.

В первом параграфе рассмотрим особенности формирований образов о представителях иных/чужих культур.

Во втором параграфе обратимся к оценкам А.В. Суворовым организации, боевой подготовки противников, полководческих качеств их военачальников. Интерес представляет его взгляд как профессионального военного.

В третьем параграфе анализу предстают представления российским полководцем о своих врагах с учетом его сословного происхождения, т.е. с индивидуальных позиций А.В. Суворова-дворянина.

1. Особенности формирования образа Другого

Методологически при изучении образа принято опираться на анализ бинарной оппозиции «свой – чужой», которая может быть также представлена «мы – они/другие». Образ Другого является маркером, который очерчивает внешние границы общества, а «мы», соответственно, помогает самоопределиться, идентифицировать себя с определенной культурной, этнической группой. Наиболее распространенным является представление об образе Другого, формируемого негативной идентификацией, которая сплачивала группу против чего-либо. Деление мира на «мы» и «они» прослеживается четко с античности [2, с. 179].

В современной науке существует отдельная дисциплина, занимающаяся изучением образа Другого – имагология. Она выделилась в последней трети ХХ в. из культурологии в результате так называемого «культурно-антропологического поворота» в гуманитарных науках. Дисциплина носит междисциплинарный характер, вбирая в себя наработки литературоведения, социологии, этнографии, истории, лингвистики и др. Имагологию интересует прежде всего социально-идеологическая функция образа, а также то, как образ Другого воздействует на формирование стереотипов и конструирование социокультурной и национальной идентичности [17, с. 120].

В конструировании образа Другого в современном обществе ведущую роль играют СМИ, художественная литература, публицистика и т.д. В XVIII в. такое конструирование было ограничено уровнем технического прогресса и, как следствие, масштабами охвата населения. Простые крестьяне не имели контактов с иностранцами, мало о них знали. Думается, что основным критерием для них служила религиозная принадлежность. Для интересуемой нас эпохи представления народов друг о друге складывались под влиянием следующих факторов: во-первых, от уровня хозяйственного, общественно-политического и культурного взаимодействия между ними; во-вторых, какое отражение в общественном создании нашло такое взаимодействие; в-третьих, структуры общественного сознания (сословное или национальное) [9, с. 72]. В последней трети XVIII в. под влиянием идей Просвещения сформировалось понимание влияния также географических факторов на формирование национального сознания [3]. Названные факторы позволяют сделать вывод о возможности формирования более цельного образа Другого в среде дворянства.

Большая близость в культурном плане отражается в образе христианских народов. Однако часто приходилось российскому дворянству встречаться с населением Востока, чуждым в религиозном отношении. В XVIII в. оппозиция «мы – они» в отношении них строилась, как утверждается в некоторых исследованиях, не на исключении Другого из христианского общества, как было в средневековье, а на его восприятии как представителя другой не-христианской религии, при этом закрепляется отношение к нему как к «воплощению невежества». Однако, по утверждению исследователя С.И. Лучицкой, Другой не исключается из общего пространства. В соответствии с идеями Просвещения, где в основе лежит разум, формируется представление о временном культурном разрыве, который в последующем будет преодолен в ходе приобщения их к достижениям европейской цивилизации [5, с. 188-189].

Таким образом, дворянское сословие могло иметь сформированный образ Другого благодаря близости к источникам знаний и возможности путешествовать. Главным маркером для представителей XVIII в. продолжала играть религия, но современные исследования показывают, что инаковость в вероисповедании не являлось причиной неприятия.   

2. Отношение А.В. Суворова к противнику с позиции военного искусства

С поляками как неприятелем А.В. Суворов имел дело в течение двух кампаний в 1768–1772 гг. и в 1794–1795 гг. Вмешательство России в польские дела было вызвано внутренними проблемами в соседнем государстве и нестабильностью, которую они несли соседям. Образовавшаяся Барская конфедерация в 1768 г. при поддержке католических стран Франции и Австрии начала военные действия против ставленника России на польском престоле Станислава Августа Понятовского. Польский сейм обратился к России с просьбой о помощи. После ряда поражений конфедератов от русской армии по предложению прусского короля Фридриха II между Пруссией, Австрией и Россией произошел первый раздел Польши в 1772 г. Внешнее вмешательство вызвало подъем патриотических чувств среди поляков, заставивших короля Станислава присоединиться к Конфедерации. Однако новые поражения привели к второму разделу в 1793 г. Польша попала под влияние российских властей. Здесь были размещены русские войска. Вспыхнувшее в 1794 г. восстание под предводительством талантливого полководца Т. Костюшко и генерала А.И. Мадалинского было подавлено и в 1795 г. произошел третий, последний раздел, завершившийся ликвидацией польского государства.

Польские события не рассматривались А.В. Суворовым как серьезные военные мероприятия, и он рвался на турецкий театр военных действий, о чем неоднократно подавал рапорты. Только в 1773 г. он был переведен в первую русскую армию под командованием П.А. Румянцева. Так А.В. Суворов принял участие на завершающей стадии русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Своей победой у Козлуджи в 1774 г. полководец внес вклад в завершение войны. Наибольшую известность А.В. Суворову принесла русско-турецкая война 1787–1791 гг., когда Турция пыталась вернуть себе Крым и установить свое влияние в Грузии. Победы под Фокшанами, на р. Рымник (1789), под Измаилом (1790) золотыми буквами вписаны в военную историю России.

В 1789 г. во Франции произошла буржуазная революция, открывшая новый этап в развитии военного искусства. Это признавал А.В. Суворов и внимательно следил за действиями французской армии и ее военачальников. В 1799 г. в рамках II антифранцузской коалиции русская армия приняла участия в борьбе против французов в Италии и Швейцарии. А.В. Суворов возглавлял союзные русско-австрийские войска и добился знаменательных побед на р. Адда, р. Треббия, у Нови, совершил прославленный Альпийский поход. Заслуги российского полководца были признаны императором Павлом I. А.В. Суворов стал генералиссимусом [1, с. 3-4].

Такова в общих чертах канва событий, о которых пойдет речь в настоящей работе.

Анализ писем, реляций и рапортов А.В. Суворова во время его участия в русско-турецких войнах показывает, что российский полководец не оценивал высоко турецкое военное искусство в общем и турецких военачальников в частности. Так, описывая сражение на реке Рымник Александр Васильевич отмечал попытки Великого визиря Юсуф-паши остановить бегущее войско как увещанием к Корану, так и открытием огня «до 10 раз из пушек» по своим. Эти меры, однако, были безрезультатны. В боевой подготовке турки, по мнению А.В. Суворова, уступали русскому солдату: «там, где прошли варвары, пройдут и наши» или неприятель «уступил мужеству» наших войск. Вообще, массово встречаются сообщения об отступлении турок после встречи с русскими. Однако, есть сообщения и о жестоких сражениях. Так, повествуя о битве при Кинбурне в 1788 г., А.В. Суворов сообщает о «великой храбрости» турок при обороне своих позиций, затем они «как тигры бросались на нас и наших коней… многих переранили». При Рымнике русский полководец хвалит действия янычар и «арапов[1]», сообщает об опасностях от брошенных повозок с боеприпасами, у которых бегущие турки успевали поджечь фитили [13, с. 313, 478–480; 16, с. 124–125]. 

В отличие от турок самого высоко мнения был российский полководец о Наполеоне Бонапарте. Широко известна в историографии его оценка корсиканца. Она изложена князю А.И. Горчакову в письме от 25 октября 1796 г. «О, как шагает этот юный Бонапарт!», начинает письмо А.В. Суворов. Бонапарт назван «героем», «чудо-богатырем», «колдуном», который имея «великие таланты военные» добивается победы над людьми и природой. Австрийцы и пьемонтцы испытывают страх перед Наполеоном. Признает российский полководец революционность идей молодого Бонапарта, который «разрубил Гордиев узел тактики», т.е. ушел от господствующей тогда кордонной стратегии и линейной тактики. Стремительно маневрировал, действовал сосредоточенно и бил противника по частям. Бонапарту «ведома неодолимая сила натиска», а больше и не надо, уверяет Александр Суворов. «В действиях свободен он, как воздух, которым дышит; он движет полки свои, бьется и побеждает по воле своей!». Суворов изнемогал, по его собственным словам, наблюдая за происходящими изменениями в Европе и обновлением тактики, находясь в «постыдном бездействии». Заканчивает свое письмо Суворов пророческим заключением, что победителем генерал Бонапарт будет оставаться покуда «сохранит присутствие духа», предостерегая при этом от политического вихря, бросившись в который тот погибнет [16, с. 312]. Действительно, спустя 17 лет это пророчество исполнится. Гений российского полководца видел неминуемое крушение военного человека при увлечении политическими страстями.

Спустя три года после этого письма А.В. Суворов встретится на ратном поле с французскими военачальниками. К глубокому сожалению российского полководца среди них не будет Наполеона Бонапарта. Бонапарт находился в Египетском походе (1798–1801). А.В. Суворов хорошо изучил своих противников и смог одержать над ними победы. Эти победы подтверждали военный гений нашего соотечественника. При изучении писем периода Итальянского похода, обращает на себя внимание тот факт, что российский полководец проводит мысль о слабости французских войск. Он объясняет ее довольно большим процентом в армии противника «реквизицонеров», т.е. солдат, набранных из местного населения. Их боевая подготовка сильно отличалась от французской. «Цизальпийцы» и «пьемонтцы» по оценке Суворова «ничего не стоят», и даже являются «только помехой» французам. Другого подкрепления французы не имели. В письмах и записках обращает на себя внимание, что пропорция реквизиционеров была достаточная: от 2/3 до половины общей численности того или иного отряда [15, с. 30, 76, 135]. Вполне вероятно, что такие данные Суворов приводил сознательно, чтобы поднять морально-психологический дух своих войск. При этом он всячески внушал веру в свои силы солдатам и офицерам русской армии. Подобный психологический маневр широко известен современной науке. Противник («чужой») преподносится достаточно слабым, чтобы у «своих» была устойчивой уверенность в неминуемой победе [2, с. 181]. Французская армия смогла в течение почти десяти лет непрерывных войн завоевать себе ореол победителей и в этом ключе психологическая установка союзных русско-австрийских войск играла важную роль. Думается, А.В. Суворов должен был прекрасно это понимать и работать в этом направлении [1, с. 5].

В отличие от турок и французов о поляках как противнике складывается более целостная картина на основе опубликованных источников. Здесь есть сведения о качествах лидеров конфедератов, об их боевой подготовке и военном искусстве, о тыловом обеспечении и отношении к ним населения. Не остается в стороне внешнеполитический фактор.

Боевая подготовка польских отрядов отличалась в лучшую сторону в ходе первой польской кампании. Так, А.В. Суворов высоко оценивает организацию походного порядка польского войска. На марше главные силы имеют три части: «перша стража» (авангард), корпус и «отвод» (аръергард). На флангах выставляют «боковые патрули» – «скрыдлы право и лево» (правое и левое крыло). С наиболее опасной стороны отряды сильнее. Также отсылают партии для добычи фуража и ведения разведки. Такой же строй поляки старались держать и после поражения при отходе [12, с. 262, 369].

Сражения против русской армии поляки в основном проигрывали полностью, малые отряды не осмеливались выступать в открытый бой («как про российских услышат, так скоро врозь разбегаются»). Вообще, большинство польских отрядов довольно часто прибегали к маневру отхода, скрывались в лесах. Это была характерная черта партизанских действий («бунтовщики назад и вперед ходят скоро», «кроютца по лесам на образ разбойников»). В этом случае Суворов рекомендовал преследовать пехотой, а завершать разгром противника кавалерией. При беспорядочном бегстве дисциплина конфедератов падала, многие из них «для куражу» злоупотребляли спиртным, а «проспавшись» опять бежали.

Но отдельные польские лидеры отмечались А.В. Суворовым в лучшую сторону. Русский полководец умел признать военное мастерство своего противника и к такому противнику проявлял уважение. Маршалок[2] Казимир Пулавский (младший) при Орехове в 1769 г. хоть и проиграл бой, но грамотно использовал артиллерию («ядры… брали у меня целые ряды», «пропасть раненных», «много перестреляно лошадей»), при отступлении «оборонялся хорошо», умело отстреливаясь. Уважение к достойному противнику передается эпитетами «смелой молодой» Пулавский [12, с. 177, 187, 203, 271]. Благодарен русский полководец ротмистру Мощинскому, который «весьма ласково» обходился с русскими пленными, «никакого грубого слова им не говорили, поили, кормили очень хорошо, и сами всегда посещали» [12, с. 199]. Отряды маршалков Иосифа Миочинского и Валевского отличала воинская выправка. Пехота и конница у них «беспрестанно экзерцировалась (упражнялась)». Они стремились к строгому соблюдению военных правил. Так, например, во время «ретирады» (отступления) вели «огонь шквадронами» [12, с. 399, 529].

В ходе полевых сражений поляки несколько раз строились «по-шахматному». Например, в 1770 г. у Радома конфедераты стойко выдерживали атаки русской кавалерии и трижды вновь строились пока у них не была отбиты пушка. Позднее в том же 1770 году у деревни Наводице польские отряды, хотя и потерпели поражение, но были «хорошими людьми», так как при отступлении сохраняли порядок и даже отступая по неудобной местности смогли трижды построится в ожидании атаки. В этом бою был убит «известный и храбрый хорунжий» и «славный разбойник» Грабковский [12, с. 238, 240].

В приказах А.В. Суворов крайне низко оценивает боевые качества польских конфедератов. Вполне вероятно, что это преувеличение и сделано оно с целью повышения уверенности в победе своих подчиненных. Так, польская кавалерия сплошной «зброд»: драгуны и карабинеры только «по платью и вооружению» таковые, а гусары – «слабее иных» и «пьянее прочих». Полководец рекомендует своей кавалерии их «фронтом ломать и сильно рубить», атаковать с флангов и тыла, а пленных сдавать в резерв. В документах встречается оценка качества людских ресурсов в польских отрядах. А.В. Суворов отмечает их этническое разнообразие: украинские казаки («совсем нашим подобные»), «беглые венгерские крестьяне» и австрийские дезертиры (последних совсем мало). Их боевые качества также не впечатляют полководца. О венграх он писал, что они «никогда еще не прославлялись» [12, с. 240, 271–272]. При этом в рапорте командующему армией в Польше А.И. Бибикову в 1772 г. Александр Васильевич признается, что его беспокоит деятельность Валевского по набору среди населения рекрутов (отправлялся в отряды каждый десятый), причем забираются в драгуны «рослейшие гораллы» известные как хорошие стрелки. Также в отрядах Валевского много иностранцев [12, с. 529]. Последний документ подтверждает наше предположение о составлении приказов с учетом морально-психологических факторов и принижение их реальных боевых качеств.

Достаточно заметную роль в ходе кампании 1768–1772 гг. играл внешнеполитический фактор. В сообщениях А.В. Суворова отмечается след французов, пруссаков, саксонцев, австрийцев. Иногда помощь ограничивалась продажей оружия и амуниции по сниженным ценам, денежными субсидиями, а иногда прямым участием в качестве руководителей отрядов польских повстанцев (например, французский генерал Вемениль) [12, с. 529, 560–561]. Это была коварная борьба силами поляков против России с целью не допустить ее влияния в Польше, и как следствие, усиление ее позиций в Европе.

Анализ источников демонстрирует прекрасную обеспеченность поляков как денежными средствами, «богатство у них пороха и свинца», артиллерии, так и поддержку местного населения, которое скрывало от русских места расположения отрядов конфедератов [12, с. 187, 529, 561]. А.В. Суворов понимал важность лишения повстанцев опоры среди народа. Поэтому был издан рескрипт, «чтоб нигде мятежникам пристанища не давать, ничем им не вспомоществлять, но о них объявлять» [12, с. 204]. Эта мера внесла свою лепту и приблизила окончание первой польской кампании.

В 1794–1795 гг. польские повстанцы в боевой подготовке стали намного слабее. Это были уже «иррегулярные толпы», которые имели «худое» вооружение и слепо шли вперед на картечь, не представляя серьезной опасности для подготовленной регулярной русской армии [14, с. 349]. Снижение боевых качеств поляков может быть объяснено затянувшейся внутренней политической борьбой, приведшей к ослаблению власти и хаосу. Польская шляхта, увлекшаяся политическими интригами, забыла о необходимости иметь сильную армию для защиты от внешних угроз. Другим фактором является фактически установившееся внешнее управление страной, поддерживаемое иностранными войсками и не допускавшее, видимо, создание польских регулярных сил.

Подводя итог исследованию, заметим, что А.В. Суворов достаточно хорошо был знаком как с организацией, так и с боевой подготовкой своих противников. Эти знания он всецело применял для достижения своих побед. А.В. Суворов был представителем своей эпохи и своего сословия, поэтому большее внимание он проявлял к христианским народам. Но храбрый, решительный, умелый противник вызывал уважение у российского полководца невзирая на его религиозные и культурные основы.

3. Образ противника с культурологических позиций

Анализ писем и приказов А.В. Суворова в основном подтверждает теоретические положения относительно бинарной оппозиции «мы – они» применительно к XVIII в. Отметим дополнительно, что для Александра Васильевича, являющегося глубоко религиозным человеком, значимыми в формировании картины мира были христианские ценности и отношение к вере в целом. Часто в его приказах, рапортах, письмах отдается благодарность божьей помощи: «русский бог велик», «с нами Бог», «милостию Божию», «Боже, пособи кончить кампанию», «Измаил взят, слава богу!» [12, с. 177; 16, с. 124, 207, 337, 340, 350]. Следующим важным внутренним мотивом полководца являлась его верность императрице Екатерине Великой и монархическим устоям государства, его патриотизм. Для другого российского полководца – П.А. Румянцева, религия тоже играла важную роль, но в его документах не встречается такое эмоциональное восхваление божьей помощи. Он размерено пишет, что в честь победы при Ларге в 1770 г. «богу благодеявшему нам принесли мы благодатные мольбы». [10, с. 327].

Наиболее рельефно данные тезисы прослеживаются в образе, сложившимся у А.В. Суворова о турках и французах. В отношении первых, мусульман, полководец употребляет слова «варвары», «бусурмане», «неверные» [12, с. 687; 13, с. 313, 479; 15, с. 106; 16, с. 124, 181]. Заметно, что к туркам проявлялось меньше снисходительности. Так, в источниках встречаем «мало пленных, пощады не давали», «нещетно неверных даже в самом лесу рубили всюду», «Осталось нашим только достреливать варваров в конец. Едва мы не все наши пули разстреляли… близ полуночи я кончил истребление» [13, с. 479; 16, с. 125]. В документах П.А. Румянцева также встречаются отсылки к религиозному отличию с турками, но на порядок реже. В отношении османов он применяет более нейтральные эпитеты: «магометане», «гонители христианства». Резче высказывается о турках лишь в манифестах к населению Молдавского княжества и к сербским князьям, в которых призывает воспользоваться удобным моментом для свержения «ига магометанского» [10, с. 174-175, 563]. Но это и понятно, ведь сама цель манифестов являлась агитационной и требовала большей эмоциональности. В отличие от Суворова и Румянцева у М.И. Кутузова в донесениях не прослеживается связи с религиозным различием противника [6, с. 143-181]. Вероятно, такое толерантное отношение повлияло на привлечение Кутузова позднее к дипломатической службе. Присущая А.В. Суворову эмоциональность может быть объяснена его психологическими особенностями. Ведь по темпераменту он был холериком, т.е. горячим, страстным, импульсивным, ярко реагирующим [7, с. 554-555]. И при сравнении с П.А. Румянцевым и М.И. Кутузовым это отличие особенно выпукло проявляется.

Революционные идеи, расшатывающие традиционный государственный уклад, А.В. Суворов не принимал. Он призывал офицеров не жалеть себя за дело освобождения Италии от «ига безбожников и французов» [16, с. 334]. При этом французы были в культурном отношении ближе к русским и подход в обращении с ними отличался. Во время боя с французской армией полководец требует «с пленными быть милосердну». Особенно обращает внимание на казаков, которым предписывается, если французы кричат «пардон», щадить их. Более того, рекомендовалось сбивать французских офицеров в кучки и, крича «пардон», намекать на пленение, и лишь при отказе сдаваться их следовало убивать [15, с. 153-154].

Во втором параграфе упоминалось о сравнительно большом количестве характеристик в отношении поляков. Возможно, причиной тому служило наличие общей границы с Речью Посполитой, а также давних культурных, политических и экономических связей между русскими и поляками. Историк Б. Носов, отмечает, что во взаимном восприятии друг друга объектами сопоставления были не народы, как носители бытовых традиций и культуры, а политические системы государств. Для русского дворянства абсолютистская форма государственного устройства имела явные преимущества в сравнении с польской, в отношении которой у российской аристократии сложилось негативное, пренебрежительное отношение, подкрепляемое убежденностью о господстве политической анархии в Польше, угрожающей дворянским привилегиям. Поэтому в политической и военной элите прослеживается готовность применить силу с целью ограждения своей страны от пагубного влияния коварного соседа, способного в любой момент нанести удар в спину [9, с. 74-81]. Анализ позиции А.В. Суворова подтверждает превалирование верноподданнических чувств в качестве критериев оценки противника. В документах польских кампаний часто встречаются следующие характеристики противника: «инсургенты», «бунтовщики», «возмутители», «мятежники» [12, с. 228, 399, 561; 4, с. 426]. Схожее отношение к конфедератам имел П.А. Румянцев. Он их называл «мятежники», «возмутители» [10, с. 508-509]. Однако российские полководцы не отождествляли конфедератов с польским народом. Но оба очень внимательно отслеживали политический климат на театре военных действий. Суворов всячески старался защитить простых поляков от насилия. Он запрещал грабежи в их отношении с угрозой применения шпицрутенов к нарушителям приказа. В 1769 г. он высказывался за невиновность хозяина таверны, в которой было совершенно «изменческим образом» нападение на русскую посыльную команду [10, с. 511; 12, с. 187, 270]. Во время второй польской кампании 1794-1795 гг. А.В. Суворов продолжал эту линию. «Обывателям ни малейшей обиды, налоги и озлобления не чинить; война не на них, а на вооруженного неприятеля». Во время штурма Праги, пригорода Варшавы, для защиты населения польской столицы от грабежей и желания русских солдат отомстить за «кровавую резню страстной недели»[3] приказал поджечь мост через Вислу [14, с. 350]. Жители Варшавы были спасены, хотя Прага по законам того времени была отдана на три дня войскам для разграбления.

После подавления восстания под руководством Т. Костюшко, А.В. Суворов возглавил все российские войска в Польше. Это был период восстановления Польши, в котором российский полководец принял самое деятельное участие. Он продолжал поддерживать дисциплину в войсках и оберегать население от грабежей со стороны армии. С этой целью издал в декабре 1794 г. специальный приказ. Офицеры, стоявшие на квартирах у поляков, должны были соблюдать «тишину, дружелюбие, спокойствие». Виновных в нарушении приказа о пресечении грабежей следовало жестоко наказывать [14, с. 441]. В ноябре 1794 г. в рапорте П.А. Румянцеву подчеркивал перемену во взаимоотношениях с поляками. «Все предано забвению. В беседах обращаемся как друзья и братья. Немцов не любят. Нас обожают» [14, с. 435]. Он выступал с ходатайством о пощаде раскаявшихся пленных поляков, даже давал рекомендации о зачислении некоторых из них на русскую службу. «Стыдно России их боятся, ниже остерегатца. Польша обезоружена!», писал он в марте 1795 г. графу Д.И. Хвостову [16, с. 293]. Таким образом, с восстановлением государственного порядка в Польше и ликвидацией крамолы, российский полководец не испытывал к полякам негативных чувств, не видел с их стороны угрозы государственным основам Российской империи. Более того, он требовал от подчиненных гуманного отношения к населению и поддерживал порядок, применяя к нарушителям самые жесткие меры.

Итак, образ противника формировался у российского полководца под влиянием высокой религиозности, принадлежности к дворянскому сословию, цивилизационной близости и чувства патриотизма. При этом А.В. Суворов к европейским народам относился более гуманно. Мирное население в своих приказах защищал, а с комбатантами приказывал иметь дело по законам военного времени. Негативное отношение вызывали французы-революционеры, как разрушители традиционных монархических государственных устоев. Однако это не отражалось в повышенной к ним жестокости на ратном поле. 

Заключение

В военном деле изучению тактики противника и его образу мысли придается большое значение, так как это является одним из ключей к победе.

Российский полководец А.В. Суворов тщательно подходил к реализации этого принципа. В его реляциях, письмах оценка военного мастерства противника занимает заметное место. Причиной тому является «горение» службой императрице и России, патриотизм полководца.

А.В. Суворов разделял господствующее в России среди дворян негативное отношение к польским конфедератам (как и к французским революционерам), несшим, по их мнению, разрушение государственности и самодержавия. Однако с подавлением польских выступлений, Александр Васильевич стал одним из заступников польских офицеров и рекомендовал их на службу в российскую армию. Гуманность полководца проявлялась и в отношении к мирному населению, которое он на протяжении своей службы старался оберегать от грабежей, агрессии и мести.

При анализе источников более богатый материал по предмету исследования (отношение к противнику) содержат документы польских кампаний, а меньше всего, как ни странно, документы периода турецких войн. Думается, подобное расхождение можно объяснить уровнем цивилизационной близости. Чем она больше, тем выше частотность характеристик противника. Своего рода, свидетельство большего уважения к нему, внимания. Такое уважение подкреплялось близкой военной системой подготовки и действий на поле боя. Полководец умел отдать должное военному таланту противника.

На формирование образа противника наложили отпечаток религиозность полководца и его психологические особенности. Будучи холериком, А.В. Суворов чаще, чем, например П.А. Румянцев и М.И. Кутузов, дает эмоциональную окраску событиям, наделяет богатыми эпитетами своих противников. Для нашего исследования это стало несомненным преимуществом, позволившим проанализировать образ поляков, турок и французов.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

1. Агафонов И.В., Дуров В.И. Военное искусство поляков, французов и турок в оценке А.В. Суворова // Суворовские традиции и современность. Сб. ст. по материалам V Всероссийской военно-научной конференции «Суворовские чтения» (6-7 ноября 2019 г.). Воронеж: ВУНЦ ВВС «ВВА», 2019. С. 3-6.

2. Бережная С.В. Культурно-антропологические аспекты «своего» и «чужого» в военных конфликтах // Псковский военно-исторический вестник. 2015. Вып. 1. С. 179-182.

3. Лескинен М. Польский характер в российской этнографии XIX века. – URL: http://www.intelros.ru/readroom/otechestvennye-zapiski/o4-2014/24220-pol... (дата обращения: 12.09.2019).

4. Лопатин В.С. Суворов. М.: Молодая гвардия, 2012. 447 с.

5. Лучицкая С.И. Образ Другого: проблематика исследования // Восток-Запад: проблемы взаимодействия и трансляции культур: сб. науч. Тр. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2001. С. 181-190.

6. Кутузов М.И. Документы. Т. I. М.: Воениздат, 1950. 794 с.

7. Маклаков А.Г. Общая психология. СПб.: Питер, 2001. 592 с.

8. Мещеряков Г.П., Бескровный Л.Г. А.В. Суворов. М.: Воениздат, 1946. 88 с.

9. Носов Б. Представление о Польше в правящих кругах России в 60-е гг. XVIII в., накануне первого раздела Речи Посполитой // Поляки и русские в глазах друг друга. М.: Изд-во «Индрик», 2000. С.72-82.

10. Румянцев П.А. Документы. Т. II. М.: Воениздат, 1953. 864 с.

11. Советская военная энциклопедия в 8 тт. М.: Воениздат, 1978. Т. 6. 671 с.

12. Суворов А.В. Документы. Т. I. М.: Воениздат, 1949. 789 с.

13. Суворов А.В. Документы. Т. II. М.: Воениздат, 1951. 789 с

14. Суворов А.В. Документы. Т. III. 1791–1798. М.: Воениздат, 1952. 674 с.

15. Суворов А.В. Документы. Т. IV. 1799–1800. М.: Воениздат, 1953. 674 с.

16. А.В. Суворов: Письма. М.: Наука, 1987. 808 с.

17. Трыков В.П. Имагология и имагопоэтика // Знание. Понимание. Умение. 2015. №3. С. 120-129.