ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ДИСКУССИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ 1940-х гг. В ОБЛАСТИ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ НАУК

Здесь представлена работа в номинации «Доходчиво и интересно о нашем прошлом» конкурса «Наследие предков – молодым» 2022 г. Автор – Алена Квасова. Научный руководитель: Л. Н. Сысоева. Подробнее о конкурсе: https://vk.com/vrn_nasledie. 

Актуальность исследования. Особой противоречивостью и напряженностью в истории нашего государства отмечены первые послевоенные годы восстановления страны. При характеристике данного периода нельзя не отметить обретение СССР статуса сверхдержавы, достижения во многих областях промышленности, науки и техники, творчество величайших деятелей искусства и культуры. Однако наряду с этим уровень жизни большей части населения, особенно жителей сельский местности, был крайне низким. К тому же в условиях начавшейся «холодной войны» власть взяла курс на ужесточение социально-экономической политики и установление идеологического диктата в сфере науки и искусства. Идеологические кампании и дискуссии стали одной из форм такого диктата. Партийно-государственная власть использовала литературу, искусство, общественно-политические науки, в целом культурную политику для внедрения в массовое сознание идеологических стереотипов.

Исследование идеологических дискуссий второй половины 1940-х гг.  в области социально-гуманитарных наук особенно актуально не только для понимания развития наук и их положения в настоящее время, но и для осмысления общественного развития в целом, так как идеологический фон дискуссий (осуждение «низкопоклонства перед Западом» и космополитизма, утверждение доктрины советского патриотизма) напрямую влиял на все сферы жизни общества.

Объектом исследования является политико-идеологическое развитие СССР во второй половине 1940-х гг.

Предметом исследования выступают идеологические дискуссии второй половины 1940-х гг. в области социально-гуманитарных наук.

Существенный вклад в исследование идеологических дискуссий послевоенного времени внесли А. А. Данилов и А. В. Пыжиков с работой «Рождение сверхдержавы. СССР в первые послевоенные годы»[1]. В своей монографии они рассматривают «идеологическую архитектуру» государства через призму обретения СССР статуса «сверхдержавы», устройства общества и внутрипартийной борьбы за власть. Идеологические процессы можно проследить от их происхождения до постепенного угасания.

В работе Е.Ю. Зубковой «Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953»[2] тщательным образом анализируется развитие СССР в послевоенное время, особое внимание уделяется общественным настроениям, отражающим отношение общества в целом и его отдельных групп к политике властей, в том числе и в области идеологии.

Историк Н. И. Капченко «Политическая биография Сталина. Том 3. 1939-1953»[3] тщательно анализирует причины возникновения послевоенных основных идеологических дискуссий, их сущность в сферах искусства и науки, приводит мнения различных политических деятелей, в том числе И. В. Сталина и А. А. Жданова.

Исследователь А. А. Касьян детально изучил идеологические дискуссии в научной сфере.  В своих трудах «Дискуссии советских ученых середины XX века: центр – регион»[4] и «Идеология и наука: дискуссии советских ученых середины XX века»[5] он проанализировал главные дискуссии – в области философии и языкознания, события им предшествующие и последствия дискуссий.

Цель исследования: изучить идеологические дискуссии второй половины 1940-х гг. в области социально-гуманитарных наук.

Задачи исследования:

1. Исследовать истоки и ход идеологических дискуссий второй половины 1940-х гг. в области социально-гуманитарных наук.

2. Проследить итоги и значение идеологических дискуссий второй половины 1940-х годов в области социально-гуманитарных наук.

Методологическую базу исследования составили принцип историзма, который позволил проанализировать истоки дискуссий послевоенного времени, их ход и сущность, и принцип научной объективности, определяющий возможность дать объективную оценку идеологическим дискуссиям в области социально-гуманитарных наук, их влиянию на события. В исследовании использованы как специально исторические методы – сравнительно-исторический, историко-генетический, синхронный и системный, так и общенаучные методы, такие как анализ и синтез.

Изменение международного положения СССР, получившего статус сверхдержавы и стабилизация советского строя – основные обстоятельства, характеризующие послевоенное развитие Советского Союза. Они напрямую сказались на внутриполитической жизни государства. После окончания Великой Отечественной войны новая геополитическая роль СССР на мировой арене стала определяющей в функционировании общественного организма.

В планах партийного руководства и, прежде всего, И. В. Сталина первостепенными задачами стали возрастание советского влияния и распространение большевистского господства на Запад и Восток. Они требовали существенного пересмотра продвигаемых и реализуемых режимом идеологических концепций, и их приспособления к новой исторической действительности. Ввиду этого в послевоенные годы наблюдалось принятие новых форматов идеологического обслуживания широкомасштабной политики Кремля.

Наука в СССР представляла собой одну из составляющих подчиненного идеологическим и практическим задачам социального аппарата. Понимая значение науки в решении политических, социальных, экономических и других ключевых проблем, советское руководство поставило под жесткий контроль научное сообщество. Причем невозможность выполнения социального заказа без вреда для традиционных научных норм и ценностей обостряла противоречия внутри него. Учитывая иерархическую организацию советской науки со строгими вертикалями власти, конфликтные ситуации транслировались на всех ее уровнях. Как правило, сигнал шёл «сверху вниз», принимая на себя роль образца для тиражирования желаемых изменений в науке и научных сообществах, как в центре, так и на местах[6].

Положение социально-гуманитарных наук в послевоенное время претерпело существенные изменения ввиду корректировки официальной идеологической доктрины, предпринятой руководством советского государства. На общественные науки была возложена важная роль в установлении новых идеологических форматов. Неудивительно, что приведение базовых концепций философских, экономических и исторических дисциплин в соответствие с потребностями государства требовало достаточно жесткого давления и контроля.

Философия первой попала под удар идеологической «машины». В 1947 году состоялась дискуссия, объектом которой стал учебник «История западноевропейской мысли», авторства Георгия Фёдоровича Александрова – начальника Управления пропаганды и агитации ЦК. Примечательно, что в 1946 году ему была присуждена Сталинская премия, но уже в декабре этого же года труд получил замечание от Иосифа Виссарионовича. В дальнейших кампаниях «замечания Сталина» окажутся необходимым атрибутом организации дискуссий.

Первопричиной, запустившей в действие механизм дискуссии об учебнике Г. Ф. Александрова, стало письмо профессора З. Я. Белецкого, который еще в 1944 г. инициировал снятие Сталинской премии с третьего тома «Истории философии», редактором которого был Александров. Письмо адресовалось Сталину и критиковало не только содержание учебника, но и выносило обвинения автору. Их содержание сводилось к тому, что «История западноевропейской философии» страдает теми же пороками, что и третий том «Истории философии», а именно академичностью в трактовке истории философии, в то же время указывалось на то, что «идейно-политическая сторона этой философии автора не интересует»[7].

Дискуссия по учебнику Г. Ф. Александрова была проведена в январе 1947 г. Основная её задача определялась как предъявление к учебнику повышенных требований. Исходя из такой задачи, существовала установка на мягкий исход дела. Обсуждение велось в большом зале Института философии на протяжении трёх дней в достаточно спокойной обстановке. По большому счету, никаких серьёзных последствий ни для автора, стоявшего на вершине философской пирамиды, ни для всей ассоциации советских историков данная дискуссия не предвещала. Однако ещё не сталкивающиеся с такими кампаниями философы всё же недооценили политическое значение, которое придавалось властями философской дискуссии. Она завершилась «ничьей».

Протокол, направленный в ЦК ВКП(б), содержал как отрицательные, так и положительные оценки произведения. В нём перечислялись пространные указания Сталина, которые должны были помочь Александрову «исправить имеющиеся недостатки и учесть все полезные замечания в дальнейшей работе над учебником»[8]. ЦК выразил недовольство результатом обсуждения. Была назначена повторная дискуссия, для которой заранее был разработан специальный сценарий во главе с А. А. Ждановым.

Во время открытия Жданов сразу сделал упор на проблемах предстоящей дискуссии – это необходимость обнаружения крупных недостатков не только в учебнике Александрова, но и во всей сфере философского знания и работе философов. В этот раз полемика вокруг книги проходила уже в ЦК ВКП(б), а не в зале Института философии[9].

В процессе обсуждения Георгию Александрову было предъявлено обвинение в «объективизме» со ссылкой на то, что он в своей работе связал возникновение марксизма с предшествующей философской мыслью, в том числе и буржуазной. Очевидно, что упоминание западноевропейской мысли и некое восхваление достижений философов Запада были расценены как «низкопоклонство перед Западом». Завершилась дискуссия 25 июня, признав учебник Александрова ошибочным и порочным. Сам автор был снят с должности руководителя Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б). Основным смыслом дискуссии стала отработанная стандартная модель организации борьбы с инакомыслием и насаждением идеологического моизма[10]. Дискуссия дала толчок созданию философских кафедр в вузах и журналу «Вопросы философии». Пересматривались учебные программы, создавались их новые варианты, но, естественно, в рамках марксизма.

Книга «Изменения в экономике капитализма в итоге Второй мировой войны» Евгения Самуиловича Варги стала следующим объектом критики.  В своем труде Варга определил становление восточноевропейских стран «народной демократии» (Болгария, Польша, Югославия, Чехословакия) как «неизвестный до этого в истории человечества путь развития», как нечто такое, «чего ни Ленин, ни Маркс не предвидели». Автор исключил из характеристики их развития трактовку «диктатуры пролетариата» и утверждал, что они существенно отличаются от Советского Союза как плане политического устройства (парламентская демократия), так и в плане экономического (смешанная модель экономики). Подобные взгляды в реалиях 1947 года были отнесены к опасной ереси и потому подлежали искоренению[11].

Работа Варги была резко осуждена, а Институт Мирового Хозяйства и Мировой Политики, которым он руководил, через несколько месяцев после дискуссии был ликвидирован. Данная дискуссия послужила неким сигналом всем ученым, специализирующимся на проблемах новейшего времени. Капиталистическую систему, противостоящую социалистической, можно было описывать и изображать только в негативном ключе, как неразвитую и обреченную на гибель.

Историческая наука также подверглась небывалому давлению со стороны властей. На нее возлагалась задача по реализации доктрины советского патриотизма с опорой на исторический контекст и возвеличивание великого прошлого русского народа.

Изучение проблем образования русского централизованного государства стало краеугольным камнем разработанной доктрины. Эта тема широко освещалась на страницах разнообразных научных изданий. В журнале «Вопросы истории» состоялось подробное обсуждение различных аспектов формирования единого русского государства. В процессе дискуссии были высказаны противоречивые мнения, констатировалось недостаточное исследование вопросов по представленной тематике. Точка зрения о двухэтапном образовании единого централизованного государства: первый этап – национальное государство, второй – многонациональное, как было установлено историками довоенного времени, в нынешних реалиях объявлялась неправомерной. Теперь считалось верным отображать этот процесс единым, акцентируя внимание в нём на роли русского народа. В данном случае ключевой целью полемики вокруг вопроса о формировании русской государственности была необходимость показать преимущество русской истории надо историей других стран, подчеркнув более высокий уровень развития русского государства в сравнении с западными государствами[12].

Советским историкам выдвигалось требование большей приверженности доктрине советского патриотизма. Для поддержания этого требования ЦК ВКП(б) систематически организовывал «погромы» учёных, научных изданий, исторических институтов. В начале 1949 года под ударом оказалась историческая школа, возглавляемая Израилем Менделевичем Разгоном и Исааком Израилевичем Минцем. Они обвинялись в причинении серьезного ущерба изучению истории советского общества. За 18 лет деятельности их школа смогла выпустить всего лишь два тома «Истории гражданской войны», тем самым не выполнив задание партии. Ими был нанесен немалый вред истории СССР, так как они не подготовили и не выпустили ни одного учебника по данному периоду, а значит задержали и осложнили воспитание молодых историков.

Историки, специализирующие на зарубежной истории нового и новейшего времени, также подверглись серьезной проработке. Теперь заниматься изучением данной тематики им можно было только в связи с историей России и СССР, другие способы исследования признавались антинаучными. Раскрытие влияния русской науки и культуры на другие государства и народы, на их общественную мысль стало долгом «правильного» историка[13].

Языкознание – следующая наука, подвергшаяся разгрому. В 1950 году состоялась дискуссия, которая была направлена против учения о языке академика Николая Яковлевича Марра. Учёный разрабатывал свою теорию еще в дореволюционное время, а революционные преобразования 1920-х гг. способствовали утверждению «нового учения о языке», «яфетического языкознания». Агрессивные лозунги, призывающие к уничтожению «буржуазной» науки, которые выдвигали сторонники учения, придали ему весомую популярность. В среде филологов конструкции Марра, в основном, вызывали только серьезные возражения, замечания и даже скепсис, хотя многим и были интересны его идеи. Учёные же других областей, таких как философия, археология, фольклористика, считали, что учение Марра может стать эффективным инструментом, способным решить многие научные проблемы. С конца 1920-х годов оно стало навязываться репрессивными методами.

Данная теория, хотя и является довольно неоднозначной, содержит следующие положения. Изначально возникновение и формирование каждого языка происходило независимо от других языков, но дальнейшее их развитие протекало единым путем скрещивания и смешения. На первый план выводилась не этническая, а классовая сущность языка, выступающая как надстройка, которая меняется при революционном изменении базиса. Языковое развитие идёт по пути формирования единого языка, а не выделения новых. Это положение выдвигало основание для возникновения нового мирового языка в ближайшем будущем. Понятно, что этим языком должен был стать язык коммунистического сообщества[14].

Расплывчатость нового учения позволяла использовать его в различных идеологических контекстах, поэтому особенно странно, что оно подверглось разгрому. В этом вопросе можно выделить три причины. Первая заключается в том, что в марризме отмечалось коренное различие языка у разных социальных классов, а в послевоенный период в СССР был взят курс на формирование «общенародного», сплоченного государства, язык должен был стать объединяющим фактором. Вторая причины кроется во внешнеполитическом аспекте. Китай, после победы коммунистической партии в Гражданской войне и провозглашения Китайской Народной Республики, стал первостепенным союзником Советского Союза. Китайский язык в яфетической теории был на низшей стадии развития. Субъективный фактор в лице главы государства – И.В. Сталина также учитывается в ряде причин. Лидер периодически предпочитал подтверждать свой статус главного теоретика страны[15].

Дискуссия в сфере языкознания была инициирована именно Иосифом Виссарионовичем. Лингвисты отправляли ему множество писем с жалобами на ненормальное, неограниченное доминирование в языкознании школы Марра с его «новым учением о языке». Академик грузинской АН Арнольд Степанович Чикобава, по личной рекомендации Сталина, выпустил статью, в которой жестко и аргументировано критиковал положение, сложившееся в области языкознания. Эта статья дала импульс к началу дискуссии, в которой сам вождь выступил на страницах печати четыре раза. Разумеется, он не являлся специалистом в этой науке, однако исторические и социологические аспекты языкознания ему были знакомы в достаточной мере. Кроме того, давая определение понятию «нация», он выделял язык как один из основных признаков нации[16].

Ключевые положения теории – «язык есть надстройка над базисом», «классовый характер языка», «стадиальность развития языка», которые Марр называл марксистскими, были категорично отвергнуты Сталиным как таковые. С того момента Николай Яковлевич Марра стали воспринимать как учёного, желавшего стать марксистом, но потерпевшего неудачу: «Он был всего лишь упростителем и вульгаризатором марксизма, вроде «пролеткультовцев» или «рапповцев»»[17].

Дискуссия положила конец господству теории Марра в языкознании, но в то же время в данной науке оставался ряд нерешенных проблем. Изучение языка также проходило в тесных рамках одной линии, но теперь уже выдвинутой самим И. В. Сталиным.  Некоторые действительно важные идеи Николая Марра были дискредитированы, а к его ученикам и последователям применены административные меры[18].

Таким образом, идеологические дискуссии, проходившие в сфере социально-гуманитарных наук, способствовали созданию системы партийно-политического просвещения, а также разветвленной и мощной пропагандистской машины. Негативные последствия проявились в создании низкопробных, лакировочных произведений, закрытии ряда научных направлений, ограничении свободы в научных исследованиях. На сегодняшний день очевидно, что утверждение научных установок путем государственного идеологического вмешательства в различные науки является недопустимым.

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

          1. Батыгин, Г. С. Дело академика Г. Ф. Александрова: эпизоды 40-х годов / Г. С. Батыгин, И. Ф. Девятко// Человек. – Москва, 1993. – № 1.  – С. 143-149.

          2. Вдовин, А. И. Русская нация в XX веке (русское, советское, российское в этнополитической истории России) / А. И. Вдовин –Москва : РГ-Пресс, 2019. – 712 с.

          3. Данилов, А. А. Рождение сверхдержавы. СССР в первые послевоенные годы / А.А. Данилов, А.В. Пыжиков. – Москва : РОССПЭН, 2001.– 302 с.

          4. Зубкова, Е. Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953 / Е. Ю. Зубкова. – Москва : РОССПЭН, 2000.  – 229 с.

          5. Идеология и наука : дискуссии советских ученых середины XX века / отв. ред. А. А. Касьян. – Москва : Прогресс-Традиция, 2008. – 286 с.

          6. Касьян, А. А. Дискуссии советских ученых середины XX века: центр – регион / А. А. Касьян, Т. Н. Демичева, С. В. Куревина, Т. В. Лоунова, Н. Е. Петрова // Вестник Нижегородского университета им  Н. И. Лобачевского. – Нижний Новгород, 2009. – № 5. – С. 305-311.

          7. Черкасов, П.П. ИМЭМО. Портрет на фоне эпохи / П. П. Черкасов. – Москва : «Весь Мир», 2004 г. – 572 с.

[1] Данилов, А. А. Рождение сверхдержавы. СССР в первые послевоенные годы / А.А. Данилов, А.В. Пыжиков. – Москва : РОССПЭН, 2001. – 302 с.