1918 год: немецкие агенты – мнимые и настоящие

Введение

Со времен «перестройки» нам рассказывают о привезенном в пломбированном вагоне Ленине, который на деньги германского генерального штаба развалил страну и армию, чтобы облегчить победу кайзеру Вильгельму. Подобные рассказы стали делом вполне официальным, поддержанным авторитетом директора ГАРФ С. В. Мироненко и других высокопоставленных и влиятельных лиц. Ярким примером является выпущенный в 2004 г. официальным телеканалом «Россия» фильм «Кто заплатил Ленину?» ( http://www.vesti.ru/videos/show/vid/571536/ ), где авторы сначала пытаются увлечь зрителя обещаниями страшных тайн («Тайну эту тщательно скрывали большевики, их немецкие покровители и финансовые круги Германии, вовлеченные в реализацию того, что до сих пор называют Великой Октябрьской социалистической революцией»), а потом врут обо всем, до чего только можно дотянуться – от перевода немецких крейсеров «Гебен» и «Бреслау» в броненосцы, до заявления тогдашнего депутата Госдумы и будущего члена Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России Натальи Нарочницкой о том, что на момент заключения Брестского мира победа была у нашей страны «почти в руках» – при этом она старается не замечать, что враг стоял почти у столицы, а начатое ещё временным правительством разложение армии шло уже больше года! (Впрочем, уже давно пора привыкнуть к выдающейся некомпетентности обласканных властью высокопоставленных гуманитариев эпохи Ельцина и его наследников).

Однако, от пропаганды обратимся к фактам. В первую очередь, разберемся в том, почему большевиков называют «немецкими шпионами», хотя никаких сведений военного характера они армии кайзера не передавали?

 

Шпиономания

 

Объясняется это всё довольно просто – правда, для этого придется глубоко погрузиться в культуру начала ХХ века. Дело в том, что все первые годы ХХ века в Европе царила настоящая эпидемия шпиономании – люди видели, что мир постепенно катится к большой войне (причем в постоянно меняющихся сочетаниях врагов и союзников), поэтому всюду видели вражеских шпионов. Уловив настроения публики, авторы низкопробного чтива вводили шпионов в свои произведения, и получалась система с положительной обратной связью – в глазах обывателей слухи о вездесущих шпионах «подтверждались» новыми романами, после чего они с ещё большей готовностью воспринимали новые слухи, и в итоге получалась непробиваемая аргументация на уровне «ой, да это все знают!».

 

Сначала в Британии стали популярны книги об иностранном вторжении в эту страну. В 1894 г. вышла книга Уильяма Ле Ке «Великая война в Англии» (The Great War in England) о франко-российском вторжении в Англию. Через два года в книге Луи Трейси «Последняя война» (The Final War by Louis Tracy), в которой Франция уже в союзе с Германией объявили войну Британии, но затем немцы переходят на сторону врага и в итоге британский командующий лорд Робертс захватывает Париж. В других странах были другие, хотя и очень схожие темы – например, в России были популярны «Протоколы сионских мудрецов», а Джек Лондон в 1910 г. выпустил повесть «Беспрецедентное вторжение» о том, как Китай начал захваты территорий в Азии, после чего западные державы устроили эпидемию чумы, а затем заселили обезлюдевший Китай белыми людьми. Однако, одни вторжения приелись, и постепенно в литературе стали появляться вражеские шпионы, тем более, что сама жизнь дала великолепный повод для таких сюжетов – в 1890-х годах Франция оказалась расколотой на два непримиримых лагеря, готовых довести страну до гражданской войны, из-за судебного процесса по обвинению офицера генерального штаба Альфреда Дрейфуса в шпионаже. Со временем выяснилось, что обвинения были ложными и Дрейфуса сначала помиловали, а потом и оправдали – но страсти разгорелись самые настоящие (и даже докатились до нашей страны – А.П. Чехов был за Дрейфуса, поэтому перестал сотрудничать с газетой «Новое время», чей владелец Суворин придерживался противоположного мнения, хотя до этого плодотворное сотрудничество продолжалось 12 лет), сумев посеять в умах людей мысль о реальности вражеского шпионажа, что не замедлило сказаться на произведениях массовой культуры.

В 1899 г. британский писатель Хидон Хилл написал «Шпионы в Уайте», рассказав о кознях немецких агентов в английской деревенской глубинке. В том же году Уильям Ле Ке выпустил роман «Англия в опасности» (England’s Peril, 1899), где английский лорд-член парламента был убит собственной женой, которая предала свою страну, поскольку была влюблена в начальника французской секретной службы. В 1903 г. вышла книга клерка Палаты Общин британского парламента Эрскина Чайлдерса «Загадка песков» - о том, как молодой британский яхтсмен, плавая вдоль германского побережья Северного моря, заметил странное, потом вернулся туда с другом – и вдвоем они выявили подготовку кайзера к морскому вторжению в Англию на буксируемых баржах, а заодно и деятельность немецких агентов в самой Англии. В конце автор много пишет о реальности такого вторжения и сетует «Вынужденный отвлекаться на выполнение многообразных функций по охране морских границ и торговле империи, наш флот испытывает явный недостаток мозгового центра, способного не только контролировать свою собственную запутанную машину, но и озаботиться изучением организации и целей соперников. У нас нет базы для Северного моря, флота Северного моря, политики на Северном море». Существует мнение, что именно после этой книги британское руководство, чей флот с XVI века был сосредоточен в районе Ла-Манша, озаботилось строительством военно-морских баз в Северном море – и так, мол, появились Росайт и Скапа-Флоу. На самом же деле о покупке земли под ВМБ Росайт объявили в британском парламенте 5 марта 1903 г., а книга вышла в мае, так что я склонен думать, что книгу заказали специально для обоснования этого строительства – чтобы общественность не возмущалась «Сколько миссионеров можно было бы отправить в Африку на эти деньги!». В 1905 г. Эдвард Филлипс Опепенгейм (1866-1946) в романе «Творец истории» (A Maker of History) сообщил читателям, что в Лондоне работают тысячи немецких агентов. Не остался в стороне и хорошо нам всем знакомый Артур Конан-Дойл, выпустивший в 1912 г. рассказ «Чертежи Брюса-Партингтона» (The Adventure of the Bruce-Partington Plans), где чертежи новой подводной лодки были похищены из британского Адмиралтейства по приказу шпиона хоть и неназванного государства, зато с немецкой фамилией Оберштейн.

Однако, куда больший вклад в развитие шпиономании внес один человек – уже упоминавшийся Уильям Таффнел Ле Ке (William Tufnell Le Queux, 1864-1927). Как уже говорилось, сначала он писал о французской угрозе, но затем, колеблясь вместе с курсом британского правительства, увидел угрозу в Германии. 19 марта 1906 г. в газете «Daily Mail» начал публиковаться его роман «Вторжение 1910 года» (The Invasion of 1910). Речь снова шла о немецком вторжении в Англию, но от прочих произведений в этом жанре от отличался более тщательной проработкой – Ле Ке работал в сотрудничестве с двумя армейскими и одним флотским офицерами, которые объездили всю Восточную Англию в поисках наиболее удобных мест высадки и развертывания армии вторжения, а затем герой колониальных войн Фредерик Робертс (именно он в ранней книге Ле Ке брал Париж, а с тех пор в реальной жизни Робертс стал фельдмаршалом и командовал армией в англо-бурской войны) разработал маршрут похода на Лондон. Правда, владелец газеты барон Нортклифф радикально изменил этот маршрут – теперь солдаты кайзера ради увеличения спроса шли по тем местам, где было больше шансов на распространение газеты. В итоге, немцы высадились в Восточной Англии и смогли захватить половину Лондона, но затем страну освобождает народное восстание. Книга имела большой успех, была несколько раз переиздана и переведена на 27 языков, включая арабский, урду, японский, китайский и даже немецкий («Die Invasion von 1910: Einfall der Deutschen in England» в переводе Трауготта Тамма), и суммарный тираж превысил миллион экземпляров. Правда, в отличие от многих других писателей, Ле Ке уверовал в рассказы о немецкой угрозе как в непреложную истину, поэтому гонорары за «Вторжение 1910 года» вложил в создание собственной контрразведывательной сети, занятой поисками немецких агентов в Англии и засыпал британское министерство обороны докладами о «немецких офицерах в штатском», делающих фотографии, о гостиницах на Восточном побережье, принадлежащих немцам, о сорока двух случаях проживания по соседству или через дом от телеграфных контор немцев, «готовых захватить или уничтожить телеграфное оборудование в «день X». Власти оставляли эти заявления без внимания, поэтому Ле Ке снова обратился к читателям – в 1909 г. вышла его новая книга «Шпионы кайзера» («Spies of the Kaiser»). Написана она от первого лица с уверениями автора, что это результат 12-месячной поездки по Великобритании «с целью выявления пяти тысяч немецких шпионов и фактов их подрывной деятельности» и «пока я пишу, передо мной лежит досье с удивительными документами, показывающими лихорадочную активность, с которой этот авангард противника работает, дабы обеспечить своим шефам максимально подробную информацию». В самой книге немецкие шпионы пытаются выкрасть чертежи новой английской бесшумной подводной лодки и великолепного нового боевого аэроплана Кершоу, зарисовывают планы железнодорожных станций и расположение телеграфных линий, рисуют карты водохранилищ в Лидсе, Норт-Шилдсе, Шеффилде и Восточном Лондоне, «чтобы в случае начала завоевания Великобритании... лишить половину городов питьевой воды», ввозят партии оружия и складируют его в надежных домах в различных районах Лондона, чтобы вооружить «немецкие орды в тот день, когда кайзер даст сигнал о нападении на наши земли»[i].

Постепенно идея о немецком вторжении переходила со страниц газет во вполне официальные документы. Так, 27 апреля 1908 г. британский военный атташе в Берлине полковник Тренча  прямо говорил в своем донесении о подготовке Германии к вторжению. Причем, по его словам, это будет сделано неожиданно, без каких-либо предварительных заметных признаков, которые позволили бы британцам подготовиться к отражению подобной атаки – и британский министр иностранных дел Э. Грей счел такое заявление обоснованным. В конце ноября 1908 г. упоминавшийся выше генерал Робертс выступил в Палате лордов с рассказом о готовности Германии высадить на британских островах десант в 150-200 тыс. солдат, а лондонское издание «Quaterly Review» со своих рассказало о 50 тыс. германских шпионов в Лондоне, готовых захватить британскую столицу по первому сигналу.[ii]

Таким образом, к началу мировой войны идея о том, что повсюду могут работать вражеские шпионы была прочно внедрена в сознание людей всех слоёв общества. А разразившийся за год до начала мировой войны скандал, когда начальник агентурного отделения разведывательного бюро генерального штаба полковник Альфред Редль оказался самым настоящим шпионом, работавшим на Россию, ещё больше уверил людей в реальности этой идеи.

 

Когда же началась настоящая война, то рассказы о полчищах немецких шпионов не подтвердились (4 августа 1914 г. МВД Великобритании объявило об аресте 21 немецкого шпиона, но только одно дело закончилось судебным процессом[iii], а всего за время войны в Великобритании было арестовано 30 немецких агентов: 12 из них расстреляли, 1 покончил с собой, а остальные получили различные сроки заключения), зато истории о шпионах перекочевали из бульварных романов в документооборот государственных учреждений. Например, в начале 1915 г. в Китае распространился слух о снижении в Гирине (Манчжурия) немецкого аэроплана, который должен был разрушить Кругобайкальскую железную дорогу. По этому поводу завелась большая переписка (имеется в архиве русского Генерального штаба) между русским и японским консульствами, между штабами округов и пекинской миссией. Были высланы особые агенты для проверки, тратились значительные средства, принимались тщательные меры охраны и… в результате все это оказалось провокацией, не имеющей под собой ничего реального. В январе 1915 г. от французской агентуры русской разведке стало известно о том, что в Ханькоу под руководством немцев функционирует нелегальное общество турецких подданных, поставивших себе целью поднять против России мусульман Западного Китая – в ответ русские, французские и другие военные представители приняли меры к выяснению и ликвидации названной организации, и снова оказалось, что  ничего подобного в Ханькоу не было. В июне 1915 г. британская и французская разведка передала русской стороне данные о том, что на острове Путо на юго-востоке Китая немцами устроена база для подводных лодок, куда в разобранном виде доставляются подводные лодки – снова началась работа в штабах, консульствах и миссиях, и снова слухи оказались ложными.[iv] В конце 1915 г. с русскими представителями в Китае связался такой безусловно заслуживающий полного доверия человек как бывший русский офицер-артиллерист Петр Кавтарадзе, разжалованный и судимый до войны за растрату казенных денег и обосновавшийся после этого в Китае, который объявил, что германские разведчики поручили ему организовать диверсии на КВЖД. В результате, в апреле 1916 г. было объявлено, что в Шанхае секретной агентурой контрразведывательного отделения штаба Иркутского военного округа при содействии начальника харбинского сыскного отделения капитана Гладышева, полицмейстера Харбина подполковника Арнольда и английских властей была завершена ликвидация немецкой организации, ставившей своей целью разрушение сооружений Китайско-Восточной, Сибирской и Забайкальской железных дорог. При этом старший адъютант разведотделения штаба Заамурского округа пограничной стражи капитан Титов, имевший большой опыт работы в Китае, с первых дней своего пребывания в Шанхае пришел к выводу, что какой-либо подрывной работы немцев в регионе нет, а всё сообщенное – плод деятельности Кавтарадзе и его товарищей. Тем не менее, было приказано искать немецких шпионов-диверсантов, их искали и находили. При этом современный исследователь сообщает, что «материалы собранные агентурной группой Кавтарадзе в судебном порядке не были реализованы»[v].

Чем были вызвана эта бескомпромиссная борьба с мифической немецкой агентурой? Полагаю, что общей шпиономанией в странах Антанты и шкурными интересами исполнителей на местах, не без оснований считавших, что искать в Шанхае следы немецких разведчиков намного приятнее, чем сидеть в окопах под Сморгонью или Пашендалем.

 

Однако, довольно быстро у мифических немецких агентов появилась ещё одна функция – оправдание военных поражений. Это стало уже делом не энтузиастов на местах, а высшего руководства стран Антанты. Сначала в 1915 г. в России из-за связи с объявленным немецким агентом полковником Мясоедовым с должности был свят военный министр Сухомлинов – и в глазах общественности на какое-то время удалось переложить вину за «Великое отступление» 1915 г. с общей неготовности государства к войне на конкретных людей. Последовавшие после смещения Сухомлинова военные поражения породили уже без инициативы сверху новую серию слухов про шпионаж на самом верху и прямую телефонную связь с кайзером из покоев императрицы.

Франция вскоре также была вынуждена пойти на такие меры после неудачного «наступления Нивеля» в апреле 1917 г. 24-25 июля во французском военном трибунале слушалось дело Маргареты Гертруды Зеле, более известной как Мата Хари. Эта элитная проститутка (официально – «исполнительница восточных танцев») пользовалась большим успехом в Европе в 1905-16 годах, и именно её назначили главной немецкой шпионкой для сокрытия просчётов французского командования. Главными уликами были денежные переводы, которые она получала в 1916 и 1917 годах из нейтральных Испании и Голландии от немцев (в частности, немецкого военного атташе в Испании, немецкого консула в Амстердаме и т.д.), часть из которых была офицерами НД. Впрочем, учитывая характер основной деятельности госпожи Зеле, наличие таких переводов нисколько не удивительно (тем более, что среди оценивших её искусство в приватной обстановке были не только немцы, но и французские министры – министр внутренних дел Мальви и военный министр Мессими). Удивительно другое – трибунал вообще не рассматривал эти переводы как улики, а строил обвинение на гипотетических намерениях подсудимой и её связях с немцами, причем факты передачи какой-либо информации немцам на следствии даже не упоминались! Поэтому, когда в 1932 г. с её досье ознакомился глава Военного совета полковник Лакруа, он сказал, что оно не содержит «реальных, осязаемых, абсолютных, неопровержимых улик». Тем не менее, подсудимая была признана виновной и расстреляна[vi]. Не менее показательно для французской шпиономании то, что осенью 1917 г., когда была расстреляна Маргарета Зеле, под следствие по обвинению в шпионаже в пользу Германии попал… выдвинувший обвинение против неё глава французской контрразведки капитан Жорж Ладу. Ладу повезло больше – его не расстреляли, а лишь 15 месяцев вели следствие, поместили в тюрьму 2 января 1919 г., а 8 мая того же года оправдали. В итоге, Мата Хари стала одним из наиболее ярких примеров создания идолов массовой культуры: о ней вот уже более 90 лет пишут книги (и художественные, и документальные), снимают фильмы, она регулярно попадает в сборники с названиями вроде «100 самых знаменитых женщин»… – словом, в мире мало других примеров столь огромной популярности со столь малыми на то основаниями.

Таким образом, к середине 1917 г. истории о вездесущих немецких шпионов и их гибельном влиянии на ход войны достаточно сильно укоренились в сознании людей, чтобы объявить желание прекратить ненужную России войну и гибель сотен тысяч русских людей ради того, чтобы Эльзас снова стал французским, отрабатыванием задания германского генштаба на деньги немецких финансистов. И, как в случае с Маргаретой  Зеле, созданная для сиюминутных нужд топорная легенда дожила до наших дней в качестве серьезной, да ещё и официально одобренной гипотезы.

 

Кто в России 1918 года работал в немецких интересах?

 

Всю подоплеку принятия Лениным решения возвращаться в Россию из эмиграции именно через Германию уже многократно подробно разобрали, поэтому не буду здесь останавливаться подробно на этом вопросе. Лучше всего завяленную тему раскрывают действия сторон. Поэтому предлагаю посмотреть, что в 1918 г. делали «большевистские агенты кайзера», а что – противники большевиков, которые, в соответствии с логикой Сванидзе, Мироненко, Нарочницкой и прочих автоматически должны были стать врагами кайзера.

18 февраля 1918 г. началось наступление Германии и Австро-Венгрии по всему фронту, которое в итоге и привело к заключению Брестского мира в том виде, которым были недовольны и красные, и белые. Собственно, сам факт боевых действий  Красной Гвардии против армии кайзера уже является достаточным опровержением пропагандистской байки о «немецких шпионах»

Несколько позже, уже после заключения Брестского мира, 11 марта из Ясс на Дон вышел отряд добровольцев (около 1000 человек с артиллерией, бронеавтомобилями и прочим военным имуществом) под командованием полковника Михаила Гордеевича Дроздовского. Почти весь путь пролегал по территории, которая к тому времени уже контролировалась германскими и австро-венгерскими войсками. Сам Дроздовский Брестский мир не признавал и войну не считал оконченной. Казалось бы, у него были великолепные возможности для начала партизанских действий в глубоком тылу противника: почти тысяча хорошо вооруженных бойцов с огромным боевым опытом (и как сейчас принято говорить – «хорошо мотивированных») и непомерно большое для такой численности отряда количество военной техники – Ковпак долгое время мог о таком только мечтать... А что же делает генерал Дроздовский? Думаете он воюет с немцами? Нет, отношения с ними дружеские, в крайнем случае – нейтральные. В своем дневнике он писал: «7 апреля. Константиновка. ... Странные отношения у нас с немцами; точно признанные союзники, содействие, строгая корректность, в столкновениях с украинцами – всегда на нашей стороне, безусловное уважение. Один между тем высказывал – враги те офицеры, что не признали нашего мира. Очевидно немцы не понимают нашего вынужденного сотрудничества против большевиков, не угадывают наших скрытых целей или считают невозможным их выполнение. Мы платим строгой корректностью»[vii]. Вот так – строгая корректность с врагом вместо войны! А подчиненный Дроздовского Антон Васильевич Туркул (будущий генерал, а на тот момент – штабс-капитан и фельдфебель в офицерской роте отряда Дроздовского) вспоминал об этих событиях так: «На походе мы встречали эшелоны германцев и австрийцев, тянувшиеся к югу. Под Каховкой германцы предложили нам свою помощь»[viii], а вот про штурм Ростова отрядом Дроздовского в ночь 22/23 апреля 1918 г. (4/5 мая): «В те мгновения боя, когда мы несли тяжелые потери, к Дроздовскому прискакали немецкие кавалеристы. Это были офицеры германского уланского полка, на рассвете подошедшего к Ростову. Германцы предложили свою помощь. Дроздовский поблагодарил их, но помощь принять отказался»[ix]. Правда, по пути к Ростову отряд Дрозводского обошел Таганрог и немцы взяли этот город 1 мая уже своими силами в рамках борьбы против общего врага.

 

Пока Дроздовский действовал плечом к плечу с германской армией, в это время несколько севернее, в поселке Сновск Черниговской губернии отставной прапорщик Николай Щорс (в конце 1917 г. он был освобожден от службы из-за открытой формы туберкулеза, а до этого воевал с 1914 г.) сформировал с друзьями партизанский отряд и в марте-апреле воевал с германскими оккупантами в родных краях, который затем был вытеснен на территорию РСФСР и там интернирован. При этом ни в какой партии Щорс на тот момент не состоял (только осенью 1918 г. он станет большевиком) – просто как любой нормальный человек не смирился с иностранной оккупацией.

 

А тем временем как раз между районами боевых действий Щорса и Дроздовского происходили ещё более интересные вещи.

В конце апреля 1918 г. немецкие оккупационные войска свергли обладавшую номинальной властью на Украине Центральную Раду и поставили вместо неё гетмана. В принципе, и сама Рада была прогерманской (23 февраля 1918 г. кабинет Рады в Житомире (где он временно остановился до переезда в Киев), выступил с заявлением о роли германской армии на Украине, назвав её «дружественными силами, приглашенными помочь нам в борьбе с врагами, силами, не вынашивающими каких-либо враждебных намерений и сражающимися вместе с нашими казаками под командованием нашего боевого штаба!», а 7 марта уже в Киеве Рада объявила, что немцы пришли на Украину «на ограниченное время как друзья и помощники в трудный момент нашей жизни»[x]; более того, основу вооруженных сил Рады составили две «синежупанные дивизии», любезно сформированные в Германии из российских военнопленных малороссийского происхождения, а верхнюю одежду («жупаны») для них сшили из трофейного французского светло-синего шинельного сукна; 10 апреля киевские газеты опубликовали распоряжение германского командующего генерал-фельдмаршала Эйхгорна – землевладельцам в кратчайшие сроки завершить весенний сев, а крестьянам вернуть захваченные ранее помещичьи земли и имущество прежним владельцам[xi]), но Берлин решил подстраховаться и поставить формальным лидером оккупированной территории ещё более верного человека – точно так же как Вашингтон в 2004 г. сменит в Грузии проамериканского Шеварднадзе на ещё более преданного Саакашвили. В ночь на 27 апреля германские солдаты без единого выстрела разоружили «синежупанников», а 29 апреля в Киевском цирке (тогда он располагался рядом с Крещатиком) депутаты «Съезд хлеборобов» выбрали гетмана. Кто, по-вашему, им стал, чтобы проводить политику кайзера на оккупированной территории? Тот, кто со времен «перестройки» жил на фоне рассказов о «немецком агенте Бланке» и «золоте Парвуса» несомненно подумает, что гетманом немцы сделали какого-нибудь политэмигранта, который из-за проблем с законами Российской империи вынужден был жить где-то за границей и смог вернуться на родину в запломбированном вагоне только после Февральской революции? Ан нет – гетманом по указанию немцев стал выпускник престижнейшего Пажеского корпуса, бывший кавалергард и командир 1-й гвардейской кавалерийской дивизии (а затем и 34-го армейского корпуса) генерал-лейтенант Павел Петрович Скоропадский. Вот он тоже почему-то – в отличие от жителей Донбасса – не захотел сражаться против немцев после «позорного Брестского мира», зато вместе с немцами охотно воевал против большевиков и обеспечивал Германию необходимым для продолжения войны сырьем и продовольствием. 13 апреля Рада подписала соглашение о вывозе в Германию до 31 июля 1918 г. 2 750 тыс. пудов живого рогатого скота, а 21 апреля обязалась поставить Германии 300 вагонов лучших сортов леса и ежемесячно вывозить 37,5 млн. пудов железной руды, другими соглашениями предусматривался вывоз льна, конопли, железного лома, олова, цинка, ртути, кожи, текстиля и других товаров – а Скоропадский ничего не изменил в этих обязательствах и лишь контролировал их своевременное выполнение[xii]. Более того, позже он связал свою судьбу с Германией до самого конца – жил в пригороде Берлина, получал пенсию сначала от Веймарской республики (в 1926-1927 гг. власти Германии даже дополнительно выделили 45.000 марок (пенсию за 4,5 года) на покрытие его долгов), а потом и от нацистов и погиб в апреле 1945 г. при налёте авиации наших союзников.

 

Конечно, можно возразить, что все перечисленные деятели действовали совместно с немцами против Советской России исключительно в рамках гражданской войны в России. Однако, вот пример того, как воевать с большевиками готовился полноценный немецкий генерал совершенно вне рамок нашей Гражданской войны – в это же самое время генерал-лейтенант германской армии граф Рюдигер фон дер Гольц, который был военным советником в армии независимой Финляндии совершенно не видел в большевиках «германских агентов» и, более того, летом 1918 г. (после окончания гражданской войны в Финляндии) он всерьез готовился к войне с Советской Россией. В своих мемуарах он описывал это так: «восточная граница Финляндии оставалась под угрозой со стороны Англии и ее европейских и большевистских приспешников. Следовало принять меры против англо-красного вторжения от Мурманской железной дороги, а также подготовить против этой магистрали финскую операцию, для которой предоставлялись немецкие командиры и специальные средства...», далее он пишет о назначенной германским командованием на август 1918 г. наступлении на Петроград по обоим берегам Финского залива при поддержке флота, которое было отменено после заключения 27 августа 1918 г. Добавочного договора между Германией и Советской Россией.[xiii]

Пока немецкие солдаты и советники помогали бывшему кавалергарду Карлу Густаву Эмилю Маннергейму взять власть в Финляндии, расправившись с местными красными, а заодно и с русским населением Выборга (многие из которых как раз бежали туда от советской власти), на другом конце страны видный деятель Добровольческой армии генерал от кавалерии Иван Георгиевич Эрдели недоумевал в своем дневнике: «Немцы вешают большевиков, и мы боремся с ними же, цели одинаковые у нас – это ужасно»[xiv] (16 апреля 1918 г.)

 

А что же в это время делали «германские агенты» – большевики?

По итогам Брестского мира прекратилась война между Советской Россией с одной стороны и Германской и Австро-Венгерской империями с другой. Означало ли это, что у советского правительства не было легальной возможности противостоять германскому нашествию? Вовсе нет! 30 января (12 февраля 1918 г.) в Харькове на IV областном съезде Советов рабочих депутатов Донецкого и Криворожского бассейнов в гостинице «Метрополь» была провозглашена Донецко-Криворожская советская республика (её ещё называли Республика Донецкого и Криворожского бассейнов, а то и просто – Республика Донбасс). 14 февраля было сформировано правительство республики. Договора с немцами она не заключала, поэтому с полным правом могла вести вооруженную борьбу против них. Для войны была нужна армия, поэтому за короткое время в Харькове было организовано 7 воинских частей (1-й пролетарский пулемётный полк, 1-й конно-партизанский отряд, 1-й рабоче-крестьянский социалистический запасный полк, 2-й конно-партизанский полк, 1-й рабоче-крестьянский инженерный полк, пролетарский полк из рабочих паровозостроительного завода, 2-я рабоче-крестьянская батарея). В Луганске мало кому тогда известные Клим Ворошилов и Александр Пархоменко сформировали 1-й Луганский отряд из 600 рабочих. Подобные отряды формировались в Юзовке (совр. Донецк), Краматорске, Дружковке, Горловоко-Щербиновском районе, Кадиевке, Мариуполе и в других местах. Эти отряды надо было вооружить, поэтому только в марте им было передано по распоряжению Москвы 60.000 винтовок, столько же комплектов обмундирования и 300 пулеметов. Однако, отряды были слишком малочисленные (например, 5-я «армия» под командованием Ворошилова насчитывала всего 3000 бойцов – примерно как в пехотный полк перед Первой мировой) и плохо обученные, чтобы на равных противостоять армии кайзера. В итоге, в ходе боев в марте-апреле армия (точнее, конгломерат разных отрядов) Донецко-Криворожской республики могла только отступать, по возможности задерживая противника, но эти возможности были невелики. 8 апреля был оставлен Харьков и столицу республики перенесли в Луганск, а 28 апреля правительство Республики Донбасс было эвакуировано на территорию РСФСР. А 5-я армия Ворошилова вместе с семьями рабочих, промышленным оборудованием и реквизированным железнодорожным транспортом (более 100 паровозов и более 3000 вагонов – не оставлять же всё это немцам!) начала долгий переход по южной части России к Царицыну[xv]. К началу мая германская армия полностью оккупировало территорию республики, а 27 августа 1918 г. Советская Россия и Германия подписали дополнительный договор, одним из пунктов которого (глава 5, статья 11) Донбасс был объявлен временно оккупированной немецкой территорией.

 

17 мая 1918 г. (н.ст.) атаманом Всевеликого войска Донского был избран бывший командующий 3-м кавалерийским корпусом генерал Петр Николаевич Краснов. Он пошел путем не Скоропадского, а Маннергейма – с опорой на немецкие силы нарезал себе из территории бывшей Российской империи маленькую независимую деляночку и боролся с большевиками не ради восстановления какой-либо из прежних властей, которую он считал законной, а ради новых земель для своего новообразованного государства. Естественно, что при очень натянутых отношениях с белой Добровольческой армией (командованию которой был очень не по душе этот местечковый сепаратизм) у Краснова, недавнего героя Брусиловского прорыва, сложились отличные отношения с германскими войсками. На следующий день после избрания Краснов вступил в должность – и в тот же день его адъютант есаул Кульгавов поехал с собственноручными письмами атамана к гетману Скоропадскому и к императору Вильгельму II. Императору Вильгельму атаман писал на немецком языке о своем избрании и уведомлял, что Войско Донское не находится в войне с Германией, и просил, чтобы дальнейшее продвижение немецких войск в Донскую землю было приостановлено, чтобы Войско Донское было признано самостоятельной республикой и просил о помощи оружием, взамен чего предложил наладить германо-донскую торговлю через Украину. Есаул Кульгавов должен был передать это письмо в Киев командующему немецкими войсками на Украине генералу Эйхгорну, которому была послана копия этого письма. Гетману атаман писал о своем избрании, о вечной дружбе, которая была между Украиной и донскими казаками – а заодно потребовал пересмотра границ между двумя «государствами», ибо малороссы по его мнению (с которым в данном случае нельзя не согласиться) претендовали на слишком многое, включая Ростов и Кубань. Через месяц, 18 июня, из Киева от генерала Эйхгорна приехал майор Стефани, который сообщил о признании Германией власти Краснова на этой территории. Правда, германские гарнизоны продолжали оставаться в важных пунктах области Войска Донского[xvi].

Немцы не просто стояли в этих пунктах, но и защищали их от красных – на радость Краснову. Так, например, в начале июня недавно созданная дивизия войск Кубанско-Черноморской советской республики (ещё одно государственное образование с руководством из большевиков и левых эсеров, отрезанное контролируемыми Красновым и Добровольческой армией землями от территории РСФСР) в составе тех пехотных и одного кавалерийских полков и 500 человек местного ополчения попытались высадить десант в Таганроге и освободить этот город от немцев. Десант (около 6000 чел.) был доставлен на трех тральщиках, посыльном судне и 12 гражданских судах. Первая группа кораблей и судов ушла из Ейска в ночь с 6 на 7 июня, через сутки в море вышла и вторая группа, но из-за плохой погоды высадка была произведена только 8-10 июня на южном береге Миусского полуострова, несколько юго-западнее Таганрога. Одновременно другие отряды Кубанско-Черноморской республики атаковали Таганрог с востока. В городе находились следующие немецкие силы: 224-й резервный пехотный полк, три батальона других резервных полков, три эскадрона двух кавалерийских полков плюс подразделения 7-й Баварской кавалерийской бригады – всего около 3000 чел. и 10 артиллерийских батарей. Начались бои, в ходе которых немецкое командование сначала даже рассматривало возможность отступления из Таганрога, но потом, когда наступление с востока остановилось и у немцев появилась возможность сосредоточить все силы против десанта, от этой идеи отказались. Командование войсками на этом участке было поручено генерал-майору Артуру Боппу (1860-1928). 11 июня два турецких крейсера – «Гамидие» и «Меджидие» – были направлены к месту событий, чтобы уничтожить корабли десанта, но не смогли пройти в мелководную часть Таганрогского залива, зато вместо этого поддержали переход германских войск на Таманский полуостров, обстреляв город Ейск. К вечеру 13 июня десант был прижат немцами к южному берегу Миусского полуострова. 2000 бойцов были эвакуированы, а остальные сдались – и все были расстреляны немцами. В самой Германии этот поступок генерала Боппа вызвал возмущение (всё же, это была Первая, а не Вторая мировая война и расстреливать пленных без суда было как-то не принято) – он рассматривался в Рейхстаге, а военное министерство через генерала Эйхгорна направило официальный запрос с требованием разъяснений относительно «массового расстрела около 2000 человек, в основном гражданских лиц, в том числе женщин и детей». Ответ инициаторов расстрела («противник своими методами ведения войны поставил себя вне правового поля») поразительно напоминает логику «приказа о комиссарах» 1941 года, что лишний раз доказывает – Гитлеры приходят и уходят, а немецкие нравы не меняются.

10 июля 1918 г. в Ростов прибыл майор фон Кокенхаузен, назначенный официальном представителем при атамане Краснове. Были установлены расценки для экономического сотрудничества: в денежное обращение на территории Всевеликого Войска Донского вводилась германская марка по официальному курсу 75 копеек в местной валюте; немцы обязались поставлять за пуд зерна русскую винтовку с 30 патронами (из трофеев мировой войны). В первые полтора месяца немцы передали Краснову 11.651 винтовку, 46 орудий, 88 пулеметов, 109.104 снаряда и 11.594.721 винтовочных патронов (часть этого вооружения была передана Деникину).

На следующий день, 11 июля, атаман Краснов составил письмо кайзеру Вильгельму II, где просил о поставках вооружений, а за это «Всевеликое войско Донское обязуется за услугу Вашего Императорского Величества соблюдать полный нейтралитет во время мировой борьбы народов и не допускать на свою территорию враждебные германскому народу вооруженные силы...

Всевеликое войско Донское предоставляет Германской империи права преимущественного вывоза избытков за удовлетворением местных потребностей хлеба, зерном и мукой, кожевенных товаров и сырья, шерсти, рыбных товаров, растительных и животных жиров и масла и изделий из них, табачных товаров и изделий, скота и лошадей, вина виноградного и других продуктов садоводства и земледелия, взамен чего Германская империя доставит сельскохозяйственные машины, химические продукты и дубильные экстракты, оборудование экспедиции заготовления государственных бумаг с соответствующим запасом материалов, оборудование суконных, хлопчатобумажных, кожевенных, химических, сахарных и других заводов и электротехнические принадлежности.

Кроме того, правительство Всевеликого войска Донского предоставит германской промышленности особые льготы по помещению капиталов в донские предприятия промышленные и торговые, в частности по устройству и эксплуатации новых водных и иных путей»[xvii].

Легко заметить, что Краснов вёл себя более независимо, чем Скоропадский – но это была не его заслуга, а немецкая недоработка. Дело в том, что после установления контроля над Малороссией у Германии уже не было необходимости устанавливать столь же плотный контроль и над областью Войска Донского – ничего интересного сверх того, что мог дать Германии Скоропадский донские казаки предоставить не могли. Правда, письмо имело и другие последствия – его содержание довольно быстро стало известно на юге России, поэтому в «германской ориентации» там стали обвинять уже не Ленина, а атамана Краснова!

На рубеже 1918 и 1919 годов, как только после революции в Германии сменилась власть и германские войска были выведены с территории Российской империи (за исключением Прибалтики), то закончилась и власть Краснова на Дону – хотя он пытался наладить хорошие отношения с представителями Антанты, Деникин сделал это с самого начала, поэтому он и стал главой Белого движения на юге, а Краснов 15 февраля 1919 г. ушел в отставку и уехал на север в армию Юденича. Правда, там генералов было много и без него на фоне сильной нехватки солдат, зато Краснов ещё с конца XIX века показал себя умелым публицистом, поэтому ему поручили пропаганду – он возглавил газету «Приневский край», под его началом там работал писатель А.И. Куприн. После поражения Юденича Краснов три года жил в Германии, затем переехал во Францию. Выше я уже сравнивал, насколько по-разному действовали Краснов и Скоропадский в 1918 году – настолько же разной были их поступки и в ходе следующей мировой войны. Скоропадский хоть и жил в Германии всё время, но предложение нацистов о сотрудничестве отклонил, а вот Краснов, прожив 13 лет во Франции, в 1936 г. переехал в Германию. Хочу обратить внимание читателей – переселился он уже в нацистскую Германию, где уже пылали костры из книг, действовали концлагеря и прошла кровавая «Ночь длинных ножей», однако, никаких неудобств для себя бывший атаман не увидел. (Примечательно, что как раз в это время из Германии уехал проживший там 15 лет писатель Владимир Набоков – ему, в отличии от Краснова, при нацистах стало плохо). Более того, в первый день Великой Отечественной войны он обратился к казакам с призывом, где русским языком было сказано: «Да поможет Господь немецкому оружию и Хитлеру!», а в начале 1944 г. возглавил Главное Управление казачьих войск (нем. Hauptverwaltung der Kosakenheere). Если в первый день Великой Отечественной войны Краснов писал, что «эта война не против России, но против коммунистов, жидов и их приспешников», то теперь его подчиненные подавляли вместе с немцами Варшавское восстание (видимо, атаман нашел «коммунистов и жидов» среди восставших, подчиненных польскому правительству в Лондоне, которое не любило СССР столь же сильно, как и Гитлер с Красновым) и воевали с итальянскими партизанами севере этой страны. Как сказал бы французский дипломат Шарль-Морис Талейран, «это больше чем преступление – это ошибка!»: Краснов не просто сотрудничал с Гитлером, но форсировал свою деятельность как раз на закате нацистской власти, когда более умные люди вроде Маннергейма или румынских генералов во главе с королем Михаем I уже поняли, что воевать на стороне Гитлера уже не так полезно, и перешли на сторону Антигитлеровской коалиции. В итоге, Краснова повесили в Лефортовской тюрьме в 1947 г. как последовательный враг нашей страны и пособник Гитлера, а король Михай получил орден Победы, два года правил страной при коммунистическом правительстве и скончался лишь совсем недавно, в начале декабря 2017 г.

 

Германо-советские трения

 

Однако, вернемся в 1918 год.

Летом этого года отношения Советской России и кайзеровской Германии постепенно ухудшались.

6 июля 1918 г. левые эсеры в ходе своего мятежа убили посла Германии в Москве. Этот инцидент удалось уладить, но 18 июля 1918 г. генеральный штаб германской армии сообщил в министерство иностранных дел, что начальник генштаба Людендорф планирует новое наступление, чтобы свергнуть «правительство Ленина». Сам же Людендорф в начале августа писал министру иностранных дел фон Гинце: «Относительно сил, которые имеются в нашем распоряжении в настоящее время для использования против России, я могу информировать Вас, что мы можем двинуться на Петроград в любое время с шестью или семью дивизиями». Несколько дивизий он считал возможным бросить с Ростовско-Воронежского направления, если атаман Краснов будет прикрывать фланг на Волге. «Это представляет силу, – писал Людендорф, – с помощью которой мы можем, насколько я могу судить, поддержать новое правительство в России». Видимо, глава германского генштаба просто не знал, что Советской Россией руководит агент этого самого генштаба – ведь не может же врать людям придерживающийся этой версии профессор Н.К. Сванидзе! Кто такой Людендорф по сравнению с Николаем Карловичем? Ведь наш многомудрый президент назначил членами Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России именно Сванидзе и Нарочницкую, а не Людендорфа – так-то...

Новый посол Германии в Москве, Гельферих, прибывший в столицу в конце июля 1918 г., убеждал германские власти в невозможности работать с большевиками и торопил командование начать наступление. Как потом писал он в своих мемуарах, «Лишь если бы удалось победить большевистское правительство в самой России, мы могли бы рассчитывать на более спокойное положение на востоке и на освобождение большей части разбросанных там дивизий». Пробыв в Москве всего неделю, Гельферих 6 августа выехал в Берлин якобы по вызову правительства для доклада, а через несколько дней все германское посольство покинуло Москву и переехало в оккупированный немцами Псков. В итоге, дело удалось закончить мирно: 27 августа был подписан русско-германский добавочный к Брестскому договор, согласно которым только по финансовым обязательствам Советская Россия должна была уплатить Германии 6 млрд. марок, из них первичный взнос – 1,5 млрд., а следующий – к 10 сентября. Германская сторона обязалась не вмешиваться во внутренние дела Советской России и согласились на всех фронтах на Востоке создать смешанные русско-германские комиссии для установления демаркационных линий.

 

«Наймиты кайзера» против кайзера

 

Тем временем, большевики не без успеха готовили революцию в самой Германии. (Полагаю, что Николай Сванидзе и Наталья Нарочницкая считают, что германский генштаб передавал деньги Парвусу в том числе и на это тоже). Генеральный штаб Германии переслал в МИД 25-страничный документ «Большевистская пропаганда в Германии», который 15 октября 1918 г. был передан в министерство внутренних дел Пруссии, где советское посольство было показано как главный центр революционного движения в Германии. В советское время эти обвинения всячески отрицались, но в этом трудно увидеть что-либо необычное или невозможное. Эту проблему долго обсуждали высшие чиновники Германии, и в итоге 4 ноября немецкая полиция в нарушение всех международных законов вскрыла на вокзале в Берлине ящики с советской дипломатической почтой и обнаружила там листовки с призывом к революции в Германии. В работах советских историков это также было объявлено провокацией, и с этим можно согласиться: немецкие левые к тому времени обладали достаточно развитым инструментарием массовой информации, чтобы самостоятельно справиться с такой несложной задачей как издание листовок, тем более, что для большего воздействия этих листовок на людей их содержание целесообразнее было определять в самой Германии где лучше видны наиболее актуальные проблемы, а не за границей. Полагаю, что ближе к истине американский журналист Луи Фишер (1896-1970), который в конце 1920-х работал в Москве в архивах народного комиссариата иностранных дел: в своей книге «Жизнь Ленина» (1964) он приводит свой разговор с Адольфом Иоффе, который в 1918 г. был советским послом в Берлине: «Я покупал тайную информацию у германских чиновников и передавал ее радикальным деятелям, а те использовали ее в своих речах и статьях, направленных против правительства кайзера. Я заплатил 100000 марок за оружие для революционеров. Тонны антимонархической и антивоенной литературы печатались за счет нашего посольства...». Как бы там ни было, информация об антигосударственных листовках в советской дипломатической почте стал поводом для немедленной высылки советских дипломатов, и утром 6 ноября они покинули Берлин. Но Германскую империю это не спасло: 29 октября восстали матросы на главной военно-морской базе в Киле, их агитаторы разъехались по стране, 9 ноября к ним примкнул гарнизон Берлина. Рейхсканцлер принц Максимилиан Баденский по собственной инициативе объявил об отречении кайзера (тот находился не в столице, а в ставке в Спа), а сам передал свои полномочия вождю социал-демократов Фридриху Эберту. После этого Германия была провозглашена республикой, а кайзер выехал в нейтральную Голландию[xviii].

Таков был итог деятельности большевиков, которых, как полагают некоторые, Германия заслала в Россию для развала страны. В итоге, большевики воевали с настоящими ставленниками Германии, а сама Германская империя развалилась.

 

Наука и культура

 

Ну а что «агенты германского генштаба» делали в России в 1918 году вне рамок Гражданской войны?

На третью ночь после Октябрьской революции Ленин беседовал с комендантом района Смольный – Таврический дворец В.Д. Бонч-Бруевичем. О чем? О закладывании атомной бомбы под наше государство? О более точном выполнении инструкций кайзеровского генштаба? Нет – о том, как надо поставить музейное и архивное дело.

В 1918 г., когда советское правительство вело напряженную войну на всех фронтах от Архангельска до Астрахани и от Урала до Донбасса, началось создание научно-исследовательских институтов (всего к концу 1919 г. было создано 33 крупных для того времени научно-исследовательских института). В частности, в рассматриваемом в рамках данной работы 1918 году были созданы Центральный аэрогидродинамический институт (ЦАГИ, основан 1 декабря 1918 г.), Государственный рентгенологический и радиологический института (создан в сентябре 1918 г., сейчас это Физико-технический институт им. А. Ф. Иоффе РАН; о его необходимости «немецкие агенты» заговорили ещё в марте 1918 г. и выделили 50.000 рублей золотом для закупки за рубежом рентгеновской аппаратуры, книг, необходимого оборудования), Государственный оптический институт (ГОИ, 15 декабря 1918 г.), Институт изучения мозга и психической деятельности (июнь 1918 г.).

30 марта 1918 г.  Совет народных комиссаров (СНК) постановил удовлетворить ходатайство «вдовы Л. Н. Толстого гражданки С. А. Толстой о выдаче ей пенсии,  назначенной в 1910 году в размере 10 000 рублей в год и расходуемой ею на поддержание усадьбы «Ясная Поляна»». Было рекомендовано «обратиться от имени Совета  народных комиссаров к местному Совету с  указанием на его государственную обязанность охранять имение «Ясная Поляна» со всеми историческими воспоминаниями, которые с ним связаны». 19 сентября 1918 г. СНК принял декрет «О запрещении вывоза и продажи за границу предметов особого художественного и  исторического значения», а 5 октября – «О регистрации, приеме на учет и охранении памятников искусства и старины,  находящихся во владении частных лиц, обществ и  учреждений»; было взято на учет 750  частных собраний и 520 усадеб. В 1918-1923 гг. было выдано 120 охранных грамот на усадьбы и около 480 – на частные собрания Москвы и Петрограда[xix]. В том же году стали музеями дворцово-парковые комплексы в Царском Селе и Павловске, усадьбы в Останкино и Кусково.

 

Заключение

 

Таким образом, анализ событий 1918 г. ясно показывает, что в интересах Германской империи действовало не советское правительство, а его враги на западе и юге.